– Успокойся, – тяжкий вздох в ответ и сцепленные в замок пальцы. – Никто не виноват. Приказы. Не. Обсуждаются.

Отец показался вдруг совершенно незнакомым человеком – так странно оказалось слышать от него такие слова, тем более в контексте дочериной работы, так горячо нелюбимой и презираемой даже. И по сидевшему рядом Марку, который огромными глазами смотрел куда-то в одну лишь ему видимую точку, держась согнутой в локте рукой за висок, можно было понять, что не у одной Агаты в голове роилось в эти минуты по меньшей мере удивление.

– Когда? – папа посмотрел внимательно, и не сразу сообразить получилось даже, что вопрос к ней относился, и потому ответила Агата с замедлением и поёжившись.

– Послезавтра. Завтра за документами поеду.

Мама начала судорожно пальцы загибать, считая дни. Это почему-то показалось несколько смешным – ну, какая разница, на какое число выпадало возвращение?

С Агатой творилось нечто очень странное – она прекрасно понимала это, вот только признаваться, пусть даже только себе и мысленно, совершенно не хотелось. Ликование смешивалось со страхом, невероятный интерес перебивался сомнением, а до кучи добавлялась ещё и готовность проявить агрессию по отношению к каждому, кто хотя бы попытался бы начать её отговаривать или стращать. Упрямство – пожалуй, единственная привычная черта – сейчас окрашивалось в такие немыслимые оттенки, что хоть самой себе пугайся. Она и пугалась, хотя сама до конца того не осознавала. Но ведь всё это так нетипично и странно…

– Ты только вот, что, – Матвей Олегович смотрел очень внимательно, и отчего-то Агата именно сейчас внимала каждому отцовскому слову по-особенному, не так, как раньше, – начальства своего даже в самых мелочах ослушаться не смей, ясно? Чтобы вела себя тише воды и ниже травы, и о самодеятельности не думай даже.

Осторожный кивок, а на большее сил как-то не хватило.

Интересно, если ущипнуть себя, станет ли больно? Или это всё-таки сон?

– Видел я его. Толковый мужик.

Нет. Точно сон.

Не сразу сообразив, что к чему, Агата нахмурилась и с недоверием глянула на отца.

– Видел?

В ответ лишь хмыкнули, словно разочаровываясь от перспективы объяснять, сколько будет два помножить на два взрослому человеку.

– А ты думаешь, что, что я новости не смотрю?

Марк вдруг как-то криво ухмыльнулся, дёрнувшись, но никто не придал этому выпаду должного значения. Нервы, оно и понятно. У всех они сейчас не в порядке.

– Да при чём здесь?.. – начала было мама, но договорить ей не дали, перебив на полуслове.

– При всём. Он своё дело знает, и, если что случится вдруг, то только по её, – кивок в сторону Агаты, – глупости. Будет слушать, что говорят, и всё нормально пройдёт. Шесть дней – не такой уж срок. Меньше недели.

Беата Константиновна, конечно же, не согласилась: это всем внешним обликом выражалось. Но природа её была такой – мужу перечила слишком редко, а сейчас и вовсе – по крайней мере, так казалось Агате – понимала, что уж у него в этой ситуации рассуждать получалось несоизмеримо лучше.

«Толковый мужик».

И тут же в голове, как в издёвку – голос. Совершенно спокойный, ровный и усталый, и взгляд тёмных глаз, такой, каким обычно смотрят на слишком надоедливого и невоспитанного ребёнка.

«Я не хочу тебя ни слышать, ни видеть».

Нет, сейчас не до того. Агата головой тряхнула, отгоняя назойливое наваждение, и посмотрела на отца так, как давно уже не смотрела. Искренняя благодарность – в это очень хотелось верить! – отразилась в её глазах, как немое признание во всём, что так редко озвучивалось на протяжении жизни.

А дальше – неизвестность, дальше только что-то совершенно доселе не встречавшееся и даже не поддававшееся воображению, на которое никогда раньше не приходилось жаловаться. Дальше что-то особенное, судьбоносное. Почему-то это «что-то» казалось именно таким – способным перевернуть всю жизнь, изменить её раз и навсегда. И пусть Агата не могла знать точно, в какой цвет будут окрашены эти перемены, зато точно понимала, что порог чего-то нового находился слишком близко – только руку протяни.