Как же он это упустил? Узел в искрах души Инес. Ее мысли постоянно крутились вокруг этого, снова и снова. Вот почему она согласилась поговорить с бесплотным голосом по телефону. Это не имело отношения к предательству республики.

Она просто нуждалась в исповеднике.

– Почему это? – мягко спросил Питер.

– Потому что я издевалась над статуей Христа в Хетафе.

Где-то вдали затихал визг эктотанка.

– В тот день Матео собрал взвод, – объяснила Инес. – Сказал, что нужно казнить заключенного-фашиста. Мне хотелось отомстить за то, что сделали с моей матерью и братом в Гернике, я взяла винтовку и пошла с ним. Мы доехали до Хетафе в грузовике. По дороге все смеялись и шутили. Мы поднялись на холм, холм Ангелов. Под соснами было жарко и сухо. В чистом воздухе вдали был виден Мадрид. Лишь когда Матео завязал тряпкой глаза стоящей там большой статуе, я все поняла. Я прицелилась вместе с остальными. Я могла бы не стрелять, но не сумела бы их остановить. Я смотрела, как пули разрывают Его лицо, и рыдала.

Инес завела двигатель.

– Я сказала уже достаточно. Товарищам на фронте нужны мои пули и снаряды. Спасибо, что предупредил о дьявольской машине. Может быть, мы еще поговорим.

И Питер наконец-то узнал узел эмоций в ее душе. Парадокс. Она пыталась одновременно верить в противоречивые утверждения.

– Погоди, – сказал он. – Инес, я не думаю, что Бог уже завершил работу с тобой.

Инес помедлила. Ее душа заискрила гневом.

– Что ты знаешь о Боге, товарищ призрак?

– Я знаю, что такое испытание. В детстве я тоже видел горящий город.

Инес ничего не ответила, но искры ее души смягчились на оттенки фиолетового и зеленого.

– Во время Великой войны, – продолжил Питер, – когда немцы устраивали налеты на Лондон. Мне было пять. Сирены меня пугали, я прятался в подвале, даже когда налет заканчивался. Один раз, когда завыла сирена, отец поднял меня и поднес к окну своего кабинета. Я вырывался, начал плакать, но он держал крепко. Мама умоляла его уйти в укрытие. Он не слушал ее и заставил меня смотреть. На небе висела серебристая сигара. Вокруг нее танцевали лучи прожекторов. А внизу бушевал огонь, яркий, как солнце. Окна дрожали от далеких взрывов. Я чуть не обмочился. Хотелось спрятаться в объятьях матери. Но отец сказал, что я должен быть смелым. Появились эктолетуны. Люди с крыльями, как у мотылька, белыми и переливающимися. И они сбили дирижабль. Окружили его и стреляли, пока не пропороли брюхо. Оттуда пыхнуло горящим газом. Это было самое потрясающее, что я видел в жизни. И все это время отец меня держал. Дирижабль упал, как пустой мешок, паря над Темзой. Больше я никогда не боялся налетов.

– Прекрасная история, товарищ призрак, – сказала Инес. – Но я уже не испуганный ребенок.

Ее голос был резким, но искры души излучали мягкое сияние.

– Разве все мы не дети в глазах Господа? Может, я и не разделяю твою веру, Инес. Но я верю, что есть нечто большее, и оно держит нас на руках. И кем бы Он ни был, Богом Папы Тейяра, отца Миахи или вашим собственным, у Него есть для нас план. Он нас испытывает, но только чтобы заставить посмотреть в лицо своим страхам. И Он всегда прощает.

Инес снова остановила грузовик. Контур эктофона отключился. Без него Питер ощутил притяжение Страны вечного лета в направлении ката, ему пришлось держаться только силой воли, как пловцу на воде.

Он рассматривал формы мыслей Инес. Они распались в рой светлячков, а потом слились в одну зеленую сферу уверенности.

Контур эктофона снова вернулся, Инес опять взяла трубку. Сквозь шуршание помех как будто слышался ее плач. Но в голосе все равно звучали стальные нотки.