– Вай! – снова вскидывает руки враз изменившийся «меняла». – Да я тебя, старюха!..

Мгновенно сбившись в стаю, продавцы дружным ором понесли вослед величественной даме что-то свое («гыр-гыр-гыр»), видимо, восточное негодование. В России это можно, попробовали бы дома!

Я ещё какое-то время осторожно тянулся за Марией Владимировной и ее спутницей, теткой средних лет с полупустой кошёлкой в руке, улавливая обрывки разговора.

– Превратили Москву чёрт-те во что! – устало бурчала Миронова, не обращая ровно никакого внимания на «гыр-гыр». – Уже не столица России, а какой-то… Тегеран!

Это были как раз времена, когда приезжие из независимого Азербайджана массово осваивали Москву, становились хозяевами не только Центрального рынка, но и всего Цветного бульвара и даже Трубной площади, где в конце позапрошлого века молодой Антоша Чехонте болтался из любопытства по знаменитому птичьему рынку, занося в книжицу наблюдения и слова. «Ваше местоимение», например.

Сейчас же и все прочие столичные рынки давно и монолитно перешли под тотальный контроль кавказских выходцев, утверждавших свои правила, законы, традиции и ставшие подлинными «местоиметелями» некогда наших «местоимений». Это они поволокли в Москву и прочие российские города караваны турецких помидоров – прочных, как армавирский презерватив, и хлорированных, как московский водопровод.

Куда тут адыгейскому! Тем более овощные «обозы» с Кубани перехватывались на дальних подступах к столице такими же отмороженными «цапками», с такой же монтировкой в руках. Попробуй, российский крестьянин, доберись до московского рынка – ребра вмиг пересчитают!

Естественно, после таких «рыночных отношений» тихо скончался благоухающий запахами летней пыльцы адыгейский помидор, завяло сочное кубанское яблоко, загнулся черноморский столовый виноград по двадцать две копейки за килограмм, вымокла рассыпчатая подмосковная картошка, сгнила тугая, как полковой барабан, воронежская капуста, пропали радовавшие ещё Есенина рязанские огурцы. Нас заставили поедать модифицированные муляжи, лабораторно сконструированные из дистиллированной воды и химических элементов, и даже продовольственно всезнающий телеведущий Антон Привольнов рекомендует ныне ходить по базару с армейским дозиметром.

Когда-то Гайдар, организовавший в стране пустые прилавки, утверждал, что «рынок» все поставит на место. Он и поставил! А Юрий Михайлович словно ослеп. А чего ему смотреть в ту сторону с домашней пасекой, овчарней, коровником, птичником и прочим обширным личным подворьем. Вот откуда, оказывается, написанная на лицах краснощекая сытость семьи! При таких делах другие интересы выплывают наружу…

Как раз в пору исчезновения отечественных томатов в аккурат посреди Москвы, на берегах забавных речушек с поэтическими названиями Сосенка и Серебрянка, на бывших родовых владениях сподвижника Дмитрия Донского – стольника Акима Серкиза, изрубленного монголами в схватке на Куликовом поле, энергичный выходец из того же Азербайджана стал создавать невиданное торжище под названием «Черкизон», сосредоточие всех человеческих пороков, мрачные тайны которого не в состоянии уместиться в сотню уголовных дел. Что-то среднее между таинственной Сухановской тюрьмой и невольничьим рынком Дикого Запада с гигантскими прибылями в карман жгучего «выходца»…

Вот почему нынче в массовом общественном сознании надолго укрепилась не героическая станица Кущевская, а бандитское гнездовье «Кущевка», не достопочтимое Черкизово – приют художников и влюбленных, а страшенный «Черкизон», по сравнению с которым хитровские катакомбы, куда Гиляровский водил Станиславского, чтобы познакомить с московским дном, выглядят, как театральные подмостки, где доброжелательные оборванцы рассуждают о смысле жизни и высоком предназначении человечества.