Она думала и думала, думала и думала… Вопрос был один, ответов – только два, но как же сложно решить такую простую задачу! Одно воспоминание, как назло, вставало перед её мысленным взором с настойчивостью следователя, пытающего обвиняемого. Она, девочка, стоит в лесу, среди деревьев, рядом человек – обычный мужчина, одетый в чёрное, но со странным золотым обручем на голове. «Веришь ли ты мне?» – задаёт он вопрос. Она видит его тёмные, как глухая безлунная ночь, глаза, устремлённые прямо в её сознание, и слышит собственный тонкий голос: «Верю!»

Аника металась по постели, будто в бреду. Да и не безумие ли это – всё, что с ней произошло? Она исщипала себе всю кожу на руках, но каждый раз было больно. Ей ничего не оставалось, как решать, правду или ложь сказал Пак. Разум её всеми силами сопротивлялся верить. Потому что, если он не солгал… Она почувствовала в самой глубине сердца иссохшееся затерявшееся зерно, которое считала давно истлевшим, рассыпавшимся в прах. Внезапно, оно оказалось целым. Слова Пака словно оросили семя водой, и женщина ощутила его невероятную тяжесть. И подневольно она следила, как сквозь сухую, истрескавшуюся почву её души пробивается маленький, но мощный зелёный росток надежды. Она отказывалась, отказывалась верить. Ей хотелось вырвать этот зародыш, раздавить его, если б она могла… Царице стало жарко, она сбросила с себя все одеяла, взметнулась с постели, бросилась к окну, вновь растворила его и встала перед ним на колени, молитвенно сложив руки на подоконнике. Мысли её кричали, а губы прошептали: «Ответь мне! Я прошу, ты же можешь, ответь!!!» И всем своим существом, натянутым как струна в одну мысль, явственно, так, что ей показалось – сдвинулись стены, услышала Его голос: «Приходи!» Аника содрогнулась, комната исказила свои очертания, и женщина впала в темноту бесчувственности.

***

Очнувшейся Анике на мгновение представилось, будто она – ещё ребёнок, и лежит на своей кровати рядом со стенкой с ободранными и истёртыми обоями, в которых она и сама, порой, украдкой любила перед сном выковыривать дырочки; в окна стандартной городской квартиры льётся тихий пасмурный свет, а где-то рядом есть мама, с присущими только ей, исходящими волнами ласки, тепла и заботы. Женщине внезапно так захотелось вернуться в детство, что, когда она открыла глаза и увидела склонившиеся над ней испуганные лица горничной и доктора, а над ними роскошную ткань балдахина, на минуту резко возненавидела своих подданных, но, опомнившись, взяла себя в руки и сделала попытку улыбнуться.

Горничная облегчённо глубоко вздохнула, а врач спросил:

– Как Вы себя чувствуете, ваше величество?

– Всё хорошо, Грэд, – ответила царица.

– Как же Вы нас напугали, ваше величество! – заохала приближённая служанка, и слёзы пережитого волнения потекли из её глаз. – Я осмелилась зайти к Вам, когда стало уже совсем поздно, а Вы меня не позвали, и увидела Вас лежащую на полу, без чувств, у открытого окна, а постель была вся разбросана по комнате. Как же так, ваше величество? Вам сделалось дурно? Что случилось?

– Да, было слегка душно, я упала в обморок. Ничего страшного, Милси, я же сказала.

Государыня слегка приподнялась, и камеристка тут же услужливо подбила ей под голову подушку. Теперь Аника увидела стоявших чуть в стороне от кровати, встревоженных Свэга и фрейлину – баронессу Лору.

– Спасибо, Милси! – поблагодарила царица, а служанка прильнула к её руке, которую правительница позволила поцеловать.

– И Вас благодарим за заботу, Грэд, – обратилась государыня к доктору. – Я чувствую себя хорошо, Вы можете больше не волноваться. Ступайте к себе!