МЭР поднял голову и тихо прошептал:

– Какой кошмар!

– Почему? – удивился доктор, – теперь люди смогут многое, практически все!

– Им не нужно ваше все, им нужно только то, что они привыкли делать! А от этого они мрут, как мухи! От самых простых и естественных вещей! – в сердцах добавил он. Доктор мгновение помолчал, потом спросил:

– А вы уверены, что вещи эти естественные?

МЭР задумался, тоже немного помолчав, и тихо произнес:

– В том-то и состоит весь ужас… что, не уверен, – и снова замолк. – А чему вы собственно так радуетесь? – внезапно встрепенулся он, – а как же дети? Что будет с детьми? – и посмотрел на Катеньку.

– По моим данным дети не подвержены вредным привычкам – их все это пока не касается, – ответил доктор. – Хотя, некоторые уже уселись перед телевизорами и игровыми приставками и, пардон, забывают сходить пописать.

– Кошмар, – снова повторил МЭР.

– Но, как эта дрянь смогла воздействовать на людей в городе? – выкрикнул кто-то из зала. – Им же никто не давал этой вакцины!

– Видимо, снадобье передается воздушно-капельным путем, – сказал Иван Степанович, – и пока Ильич бегал по магазинам в поисках еды, он успел… кое-кого заразить.

– То есть, весь город! – закончил мысль Орлов. В зале наступила непререкаемая тишина, которая редко бывает в подобных учреждениях. Обычно здесь люди знают, что делать и, особенно, что говорить, а говорить они умели, но теперь растерянно сидели и молчали, с опаской поглядывая друг на друга.

– Нужно звонить в Центр, – жестко сказал Орлов, посмотрев на МЭРа. Тот беспомощно оглядел окружение, словно ища поддержки или защиты, взглянул на Орлова и тоскливо согласился:

– Да, нужно звонить в Центр.

Вечером после тяжелой дневной вахты доктором было принято решение – всем пациентам клиники дать сильное снотворное. Персонал валился с ног, нужна была передышка. С удивлением отметил, что ни один из врачей и санитаров не заразился идиотизмом, работали все в нужном режиме и поте лица.

– Странная вещь, – подумал доктор, – Орлов днем тоже казался в полном порядке, – потом нужно обязательно об этом подумать. Только немного позже… потом.

Наконец, больница погрузилась в сон. Проходя по коридорам, не верилось в эту тишину. Люди не умирали, не собирались никого убивать, не плакали и не смотрели телевизор – они просто спали.

– Первая победа! – подумал Иван Степанович. – Пока спят, они нормальные люди.

Он закончил вечерний обход, приказав персоналу отдыхать, и зашел в свой кабинет. Несмотря на сумасшедший день, голова была ясной, сил оставалось много. Он был в полном порядке, не хотел спать, не падал от усталости, наоборот, готов был к работе и любым испытаниям. Какой-то огонек горел в глубине его души, и он жаждал деятельности. Но пациенты спали, персонал тоже отдыхал, и даже Маша прикорнула в своей каморке.

И тут он вспомнил об одном приятеле, можно сказать, друге детства. То была давняя история, но теперь он мог расслабиться и подумать кроме клиники о чем-то еще:

Когда-то они вместе учились в школе. Потом один пошел в мединститут, другой окончил Академию художеств, став неплохим художником. Их пути на долгие годы разошлись, но потом они снова встретились в их городке. Павел (так звали его друга) иногда выставлял картины в коридорах местных школ и красном уголке завода. Но, по большей части рисовал вывески для магазинов и открывающихся контор.

– Я маляр, – теперь говорил он, наливая в стакан.

– Ну, не заборы же ты красишь! – успокаивал его доктор.

– Лучше бы заборы, – отвечал художник, снова подливая спасительной жидкости. Жена оставила его, не перенося больше этого несостоявшегося гения, а Павел все больше увлекался бутылкой. И лишь иногда, оставаясь один на один со своим стареньким мольбертом, он брал кисть, в такие минуты забывая обо всем.