Он перестал видеть. Страх лишил его зрения. Вокруг него сгустилась тьма, как будто кто-то выключил день. Но его это уже не пугало. Мысли путались, из памяти начинали выплывать какие-то смутные картины из его жизни. Он постепенно уходил от реальности.

Бородач, закончив расправу над очередным бойцом, посмотрел на маленького, худого моджахеда, державшего ногу на голове пленного солдата. Он давно обратил на него внимание.

Бородач видел, как тот смотрит на него. С каким восторгом и завистью. Он знал таких людей, маленьких, трусоватых, подлых. Они, забитые, никому не нужные и всеми презираемые, каким-то чудесным образом вдруг получив привилегии или власть, становятся кровожадными и беспощадными тиранами, вымещая на подвластных им тот страх и те унижения, которые им самим приходилось когда-то испытать. Особенно же им нравится вымещать свою злобу на более сильных, чем они, людях, видя их беспомощность, страх и мучения. Они получают от этого удовлетворение. Неописуемое удовлетворение, сродни сексуальному.

Но вместе с тем, они становятся по-собачьи преданны тем людям, которые дают им преимущество перед другими. эти привилегии и власть. Они готовы угождать своим хозяевам во всем, выполнять любую их команду. Они становятся самыми управляемыми рабами, боготворящими хозяина и безмерно гордящимися этой своей рабской участью. Раб, получивший власть над другими рабами, становится еще большим тираном, чем его хозяин, а значит, хозяин может положиться на него в деле усмирения остальных рабов.

«Хороший пес», – Бородач подошел к худому, хитро ухмыляясь, посмотрел на него и протянул свой нож.

– На. Сделай это.

Худой посмотрел на Бородача, потом на нож. Он сперва даже обрадовался такой неожиданной чести, которой удостоил его Бородач, и уже протянул было руку за ножом, но взгляд худого упал на лежащего под его ногами пленного солдата, и он отдернул руку.

Он смотрел на распластанное под своими ногами, содрогающееся от дикого, животного страха тело живого еще человека. И сейчас он должен вогнать в это тело нож, почувствовать, как сталь входит в его тело, режет, рвет его плоть, ощутить своей рукой, как убиваемый им, тщетно цепляясь за уходящую жизнь, бьется в конвульсиях, увидеть, как его кровь пенится на руках, держащих нож, и от этой крови будет исходить запах убитого им человека. Запах его тела, его липкого пота. Запах смерти. Он ощутил этот запах физически и испугался. Он не был готов к этому.

Рука, взявшая нож бессильно опустилась. Нож задрожал в ней, готовый вот-вот выпасть. Худой округлившимися от страха глазами смотрел на Бородача.

– Давай. Ты сможешь! – Заорал на него Бородач.

Он дико посмотрел на это маленькое и грязное существо. Лицо Бородача перекосилось, глаза горели злом и презрением. Казалось, еще секунда и Бородач отберет нож у этого худого, тщедушного и отвратительно трусливого человека и сам воткнет его ему в шею.

Худой страшно боялся Бородача, а под его ногами лежал пленный солдат, из-за которого его самого могли сейчас убить. И теперь он видел в нем врага, смертельного врага. Страх перед Бородачом породил в нем ненависть к этому пленному, а ненависть породила ярость. И он с яростью стал кромсать ножом тело пленного.

На руку брызнуло теплым и липким. Он хотел одернуть руку, но свирепый взгляд Бородача не дал ему это сделать. Нож упирался во что-то мягкое и теплое, и худой, дергаясь от страха и торопясь, резал, резал это мягкое и теплое. Жертва даже не пошевелилась. Худой удивился этому, и тут же его страх мгновенно сменился исступлением. И он резал, резал, пока голова пленного не отделилась от тела.