«Пусть выбор делает большинство. И он поддержит его, даже если это будет решение атаковать бандитов», – лейтенант, как и Бритоголовый, в тайне все же надеялся на это.

Но всем хотелось жить, и всем казалось, что именно эту возможность им предлагают бандиты. По крайней мере, всем им хотелось в это верить.

Страх делает человека безвольным, и никто уже не в силах был решиться на риск.

«Будь, что будет».

Все, как по команде, посмотрели на Бритоголового. Посмотрели как-то нехорошо, с едва скрываемой злобой, как будто он мог забрать у них эту возможность. И он, угрюмо понурив бритую голову, волей-неволей смирился с решением большинства.

Оставшееся оружие и боеприпасы были брошены в погребе. Выходили без оружия. Лейтенант пошел первым. Выходили по одному. Последним, матерясь сквозь зубы, шел Бритоголовый.

– Всё парни, сдаемся, сдаемся, – обратился лейтенант к стоящим вокруг погреба боевикам, поднимая руки вверх и криво, с надеждой улыбнулся. Но тут же осекся и опустил вниз глаза, стесняясь этого позорного всплеска малодушия.

– Ты командир? – спросил его один из бандитов, разглядывая звездочки на его погонах.

– Я, – чуть запнувшись, ответил лейтенант и поднял глаза на спросившего.

Он хотел разглядеть в глазах задавшего этот вопрос бандита что-нибудь, что подскажет ему их судьбу. Глаза смотрели жестко, не оставляя никакой надежды. Лейтенант все понял и уже не был уверен, что их оставят в живых, но все же еще надеялся на это. Надеялся.

Зря. Длинная очередь из автомата сбила его с ног и свалила на землю, прямо под ноги стоящих бойцов. Вторая очередь, выбив из камуфляжа пыль, от плеча к бедру наискось, прочертила полосу на выгибающемся на земле теле и успокоила лейтенанта навсегда. Агонии не было.

Бандиты все сделали грамотно. Командир, он даже в плену командир. Уже одно только его присутствие вселяет хоть какую-то веру в него, хоть какую-то надежду, не дает упасть духом, волей-неволей заставляет собраться. А когда нет командира – все, нет подразделения. Каждый сам по себе. И каждый боится в одиночку. А когда боится каждый, то это многократно увеличивает силу страха, и он уже становится не страхом одного бойца, а всеобщей паникой подразделения. Паника зомбирует, лишает сил, мыслей, рассудка, возможности к сопротивлению. Она делает человека управляемым.

Это и нужно было бандитам.

Увидев, как убили лейтенанта, женщина в цветастом халате, прикрыв лицо обеими ладонями, пригнувшись, как будто прячась от удара, бросилась за дом, и там, упав под старым абрикосом, затряс лась в рыданиях. Ее соседки, наблюдавшие за происходящим из-за забора, как перепуганные галки, разбежались кто куда. Боевики решили, что хозяйка дома испугалась стрельбы. Один из них, тот, который стрелял, высокий, с черной бородой, подошел к ней и стал ее успокаивать. Стоявшие рядом с ним бандиты, кивая головами, поддерживали бородатого. Они старались казаться спокойными и уверенными, но голоса их слегка подрагивали и вели они себя заметно нервно. Ведь для них самих картина расстрела была неожиданной, невиданной ими доселе, а потому неестественной и пугающей.

Но женщина не слышала их. Не стрельба так испугала ее, и не страшный вид этих бородатых людей, и даже не то, что они находились в ее дворе, бряцая оружием, суетясь и горланя. Сейчас это уже ее не страшило. Они не знали, что сердце ее и душу рвало сейчас на части осознание того, что именно она стала невольной виновницей убийства этого молодого лейтенанта. Это она показала им, где он прячется. Это из-за нее его убили. И теперь она не могла себе этого простить.