Некоторое время он ковыряется складным ножом, сноп искр вырывается.

Да, это не ВГИК. Рубильники выключать. Все, баста. Гасите свет. Домой. Да, я добрый. Позволял им лишний час посидеть. Постоять. Не знаю, где все, но меня уважали. Без меня они пустое место. Я почти что самый главный. Выше ректора. Что он может по сравнению со мной? Я – проводник, он – так… Кино – это хорошо. Я обязательно после работы один фильм. Кофе пью, чтобы не спать, окно открываю. Вот такой принцип. Хожу на Горбушку каждую неделю. Девять в одном. Все уже скачивают, так мне хочется, чтобы все с душой было. Зашел, выбрал, потрогал, купил. Обмениваю. Там у меня друг уже появился. Черный, студент. Миша. Мика. Он там на оператора учился, так я и приучился к хорошему. А то раньше все подряд. Не важно, что. Тык, и пошла вся эта срань, а так хорошо, и Шеф с Кларой поспокойнее. Но я ушел оттуда. Так это две пересадки, а тут в лифт вошел и все. Правда, учиться нечему. Говоришь с собой. Все пробегают мимо. Смотрят на тебя и торопят: «Мне на работу», «Мне в магазин», «Мне…»

А мне не надо. У меня собаки. Хорошо, что они рядом. Быстро выгулял, и сюда. Недавно был у этих. Там розетка вывернута. Мужик боится тока. Разве нормально? Мне кажется, что я могу лечь в ванную, забросать ее электроприборами, и мне ничего не будет, потому что у меня ток в крови. Так и вижу, как врачиха в поликлинике, вбирая кровь в стеклянную трубочку, говорит: «У вас слишком много электроцитов…» А я «Епти, конечно, я же с током на ти». Я со всеми на ти.

Живу в гостевом браке. Это такой брак, когда жена и муж живут по отдельности. Но так решили: я здесь, а она в Новой Москве, у нее там поликлиника, магазины, мама. Это у меня только две собаки. Шеф ризеншнауцер и Клара такса. Шеф носится, а Клара его успокаивает. А Юлька собак не переносит. Говорит, что от них грязь и волосы. Да, но еще и другое тоже. Я-то с ними с детства. Точнее, с другими, но их тоже так звали. По мне, если животное уходит из жизни, то нужно найти животное той же породы и назвать его по-своему. К людям это тоже относится. Правда, найти человека с тем же именем и породой сложнее.

Катерина – моя радость. Раз в неделю у них. Собак кормлю до отвала и оставляю, а что делать? Конечно, когда возвращаюсь, такое… один раз диван изгрызли. Пружины торчат. В другой раз на меня набросились. С ног свалили. Но потом как-то привыкли. Подстроились. Прихожу, следов не так много, лежат, скулят. Конечно, надо бы съезжаться. Не всю же жизнь. Пока Катька маленькая, ладно. Ради нее на все… (Закрывает крышку.) Только страшно, что тока не боюсь, ничего не боюсь, а этого… (Нажимает на кнопку, машет рукой, идет к лестнице.)

Папа выходит из лифта. Щиток искрит. Папа вздрагивает, отходит. Дрожащим пальцем указывает на щиток.

Папа. Ненавижу. Мне кажется, что от него тоже можно разряд получить. (Морщится.) Я-то понимаю, что он попросту пьян, но почему чем опаснее профессия, тем человек более вызывающе выглядит. Запах, одежда, все в нем кричит о том, что «я не простой служащий, у меня за пазухой нож и завещание в трех экземплярах». Я же не кричу, чем занимаюсь. И никогда не стану этого делать. А вдруг чего… потом кто за это ответит? Все же равнодушные. Никому нет дела. Я бы поговорил с ним, но как… Самое сложное начать. Я начну или он? Он работает, то есть на своем месте, а я вроде как иду мимо. Приходил, конечно, недавно, чинил, смотрел на меня так, как будто я не только не могу розетку делать, но и другое тоже не в состоянии… Конечно, для него все с позиции своей работы – если не шарю, бесполезный. Да могу я. И машина у меня есть, и готовлю я неплохо. Только это. И здесь я тоже могу объяснить.