Когда мама получила направление в больницу, то отвела меня туда и оставила одну. По правилам того времени ребенок после года содержался в больничной палате без родителей. Представляю, каково было маме оставить полуторагодовалого малыша один на один с адскими болями и стонами. Насколько я была беспомощна и жаждала маминых объятий, несложно догадаться. Но, увы и ах, нельзя.

Несколько дней я лежала в одиночестве. И это, подчеркну, в полтора года. В наше время об этом даже подумать страшно, а тогда было нормой.

Благо в той больнице работала та самая мамина знакомая медсестра. Она и провела украдкой маму ко мне в палату, когда поняла, что я там никому не нужна, и увидела меня в плачевном состоянии, стонущей от болей. Женщина так и сказала: «Ее больше оставлять одну нельзя».

Мама просидела со мной всю ночь. Наутро по правилам она должна была уйти, пока ее не заметил врач, но вместо этого твердым голосом сообщила доктору, что и с места не сдвинется. Тот согласился, но сообщил, что кормить ее не будут. Конечно же, маме было на это плевать. Она еще и высказала несогласие с тем, что малышей разлучают с родителями.

Мне нужно было сдавать анализы каждые три часа, но пока я лежала одна, заниматься этим было некому. Мама терпеливо выполняла функции медсестры, а мне начали колоть антибиотики. Я стала приходить в себя.

Не буду больше утомлять вас этой историей. Со мной, слава богу, все хорошо, но вот страх больниц во мне зародился. О нем я расскажу в следующей главе.

То, что мы видим, – это и есть для нас весь мир.

То, что недавно зацепило наше внимание, становится главным.

То, что мы можем вообразить во всех деталях, кажется нам более вероятным.

Даниэль Канеман,

израильско-американский психолог

Моя жизнь – череда каких-то страхов. Но осмелюсь думать, что это касается практически всех. Только одни умеют со страхами договариваться, а другие уходят в них с головой, посвящая им всю жизнь. Я долго относилась к другим.

Моя история началась двадцать лет назад. В семнадцать я родила своего первого сына. Страшно ли мне было тогда? Безусловно, да. Я не знала, что мне делать, информацию брать неоткуда (интернета в то время не было), осознанности – ноль.

Мой страх тогда проявил себя впервые. Я боялась всего: что не справлюсь, что могу навредить, что ничего не знаю и не умею… Но в процессе роста моего сына этот страх отступил, но появился другой: боюсь оставить ребенка с другими людьми, боюсь, что ему сделают больно в школе, боюсь, что заболеет, боюсь, что ему где-то плохо. И я не видела того, что этот страх во мне живет. Мне казалось, что так думают все мамы, и это нормально.

Затем я родила дочь. Когда ей исполнился год, она серьезно заболела. Я боролась за ее жизнь в буквальном смысле. И страх во мне ожил. Но теперь в десятикратном размере.

Мне все время мерещилось, что если я что-то сделаю не так, моя дочь снова может заболеть, и тогда я точно этого не вынесу. Страх стал невротическим. Я считала, что я должна включить максимальный контроль над всем вокруг нее, чтобы обеспечить ей безопасность. Я избегала контактов с другими людьми, не ходила гулять на площадки, не водила ребенка в сад и т. д. Любой ее чих для меня был катастрофой. Одним словом, у меня ВООБЩЕ отсутствовало какое-либо доверие к себе и миру!

Конечно, я понимала всю абсурдность своего состояния и ситуации, но уже не могла контролировать свой страх, который с каждым днем превращался из снежинки в огромный снежный ком. Да что уж там, в горную лавину… Дальше начало рушиться мое здоровье, начиная с анемии и заканчивая абсцессами в горле и прочими недугами. Тело дало сбой. Я обратилась за помощью к хорошему гомеопату, которая целый год вытаскивала меня из глубокой депрессии. А эта депрессия и разрушала мой организм.