Поглощаемая им в каких-то запредельных количествах, эзотерическая литература быстро вызвала разочарование: в какой-то момент он понял, что, в большинстве своем, ее пишут люди, никогда не испытывавшие ничего подобного, но лишь пытающиеся угадать коммерческую составляющую потребительского спроса.

Как-то, когда он «подобрал» Лею после занятий, они решили съездить на «Станцию» – заброшенную железнодорожную станцию в одном из пригородов Тель-Авива, перестроенную в прогулочную зону, со множеством ресторанов, ресторанчиков и даже небольших, «эксклюзивных» театров, «интеллектуально-авангардных», нарочито-«балаганных» … Стилизовано это все было под то, чем в сущности и являлось – старую железнодорожную станцию.

– Ну и? … – Леа с деланным равнодушием смотрела на живописный поток гуляющих, не столько одетых, сколько «декорированных» яркими пятнами легких тканей, создающими ту праздничную визуальную целостность, что так характерна для летнего вечера в приморском городе.

– Умная ты.

– Приходится. Ты изменился.

– Наверное. Знаешь, меня самого это иногда пугает. В общем, мне предложили работу, т.е. настоящее дело – системный аналитик. В Негеве.

– «Силиконовая долина»?

– Да. Флагманский институт – «институт судьбы».

– А как же твой startup?

– Баловство.

– Это «баловство» нас кормит. Если не забыл, мы собирались пожениться, или это уже не актуально?

– Я не знаю. Т.е. я по-прежнему тебя люблю, но то, что мне предлагают… В общем, я не знаю, как это объяснить – я физически не могу отказаться.

Он хотел, но действительно не знал как, а может быть, просто боялся объяснить, рассказать ей о той подавляющей своей новизной и какой-то «космической» глобальностью массе чувств и образов, что так непрошено ворвались в его жизнь. А среди них, странный, по-настоящему пугающий своей иррациональностью, некий «бинарный счетчик» – «хорошо/плохо», «правильно/неправильно», «щелканье» которого, в последнее время, стало сопровождать каждый его поступок. Это не имело никакого отношения к его эмоциональному восприятию окружающего – «нравится/не нравится», а что-то «объективно-ощущаемое» и осознание нелепости этой «конструкции», что, наверное, сродни определению «холодно-жаркое», не помогало ему найти другое. В этот момент он увидел устремленные на него испуганные глаза Леи.

– Что?

«Я ЭТО слышала?!!!!» – внезапно он осознал, что ответ не был им УСЛЫШАН, а ПРОЗВУЧАЛ где-то в недрах его сознания. «Так, спокойно…» – уже имея некоторый опыт обращения со своими новыми ощущениями, Йорам попытался, задержав дыхание, успокоить неконтролируемую волну страха, всегда сопровождающую первые соприкосновения с ЭТИМ. Воздействие оказалось обоюдным и постепенно страх ушел из расширенных зрачков Леи.

– Ну вот, теперь ты знаешь…

– Когда это началось?

– Практически сразу, как только я очнулся после взрыва.

– И ты молчал?!

– Риторический вопрос. Как такое расскажешь?

– Да, наверное, ты прав. А знаешь, в последнее время я много думала о чем-то похожем. Может быть, это было твое внушение? Хотя, какая теперь разница?! Так вот, по поводу «холодно-жаркого»: «хорошо/плохо», «правильно/неправильно» – понятия, конечно относительные. «Хорошо» может быть только кому-то, «правильно» – для кого-то, но ведь говорим же мы: «ощущение правоты» – интуитивно имея ввиду некий абсолют. «Категорический императив» Канта? Бога? Кто знает… А главное, кто скажет, как мне теперь с этим жить? Одной?!!!

– Я вернусь. Т.е. я, конечно, не имею морального права ограничивать твою свободу, но я бы хотел знать, что смогу вернуться.

– Так ты бы хотел вернуться или хотел бы знать? А главное, как благородно с твоей стороны «не ограничивать мою свободу»! Скажи, этот сволочизм у вас, мужиков, в крови или достигается путем длительных и упорных тренировок?! Совесть хочешь успокоить, бойскаут? Не выйдет! А теперь отвези меня домой.