– Мадам, осторожнее! Столько красоты я просто не выдержу! – с мягким акцентом съязвил мужик средних лет, такой же чёрный и страшный, но не такой пока лысый и пузатый, явно охранник тролля.

То, что он охранник, а не босс, очевидно – костюмчиком не вышел.

– Что?! – неожиданным фальцетом выдаёт возмущение толстяк.

– Ничего, брат. Просто мы пройдём к своему столику.

– Вы что, в лесу? Вам места мало? – вдруг возмущается толстушка.

– Мадам, не волнуйтесь, а то шторм начнётся, – колет в рану придурок.

Я выдёргиваю Викусю из эпицентра этого шторма и оттягиваю на край площадки. Оттуда мы с восхищением смотрим на героя-идиота. Ну, нельзя же дразнить носорогов, а особенно в период брачных игр!

– Что-о-о? – хором рычат оба носорога и встают в боевую стойку.

– Э-э, да ничего! Мы просто пытаемся пройти к столику! – тушуется идиот.

– А мы тебе помешали? Да?! – вопит мамонтиха.

– Да-а-не-е-е!!!

Ответ охранника переходит в вой и хрип, когда толстяк схватил его за кадык.

Завязывается восхитительная в своём безобразии драка.

– Они оскорбили женщину! – вопит толстушка троим официантам, пытающимся её скрутить, и бьёт подносом и персонал, и свиту тролля.

Оказавшись в центре торнадо, лучше не двигаться, а то руки-ноги поотрывает. Южанин с носом, видать, бывалый, потому что замирает на месте и оглядывается на своих, но они все уже в деле и с упоением машут кулаками.

– Подонки! – вопит разбушевавшаяся бегемотиха и замахивается бутылкой на тролля.

– Осторожно! Сзади! – не выдержав, кричу я ему, перекрывая шум драки.

Он оборачивается, но не назад, а на меня и замирает, видимо, очарованный моей неземной красотой. Толстуха мажет ему бутылкой не по темечку, а по виску, и он падает, скорее от неожиданности, чем от удара. В это время на нас с Викусей налетают несколько дерущихся гостей, и мы в ужасе отступаем. Меня толкают, и я вдруг чувствую, что лечу, взмахнув руками-крыльями. Полёт оказался секундным делом, и я приземляюсь прямо на живот тролля. Спружинив на упругом пузе, проскальзываю по шёлку дорогой рубашки чуть вперёд, так, что огромный горбатый нос утыкается прямо в моё декольте. При этом я вижу близко-близко вспыхнувшие хищным блеском чёрные глаза, лысину и узор на полу, и вдруг слышу во внезапно установившейся вокруг тишине характерный треск рвущейся по шву ткани и омерзительный голос идиота-охранника с его южным акцентом:

– Какое дивное кружево! И под платьем даже лучше, чем на нём!

«Слава богу, что надела», – успеваю подумать я прежде, чем потерять сознание от стыда и праведного негодования. Но сознание не теряется…

***

Иногда просыпаешься после вечеринки и морщишься, иногда – улыбаешься, а иногда дико смущаешься. Я встала уже совершенно разбитой, измученной сознанием своего позора.

– Ну, что вы, – участливо сказал мне вчера в кабаке лысый придурок с акцентом, вытащив свой нос из моего бюста, – не плачьте! Вы мне жизнь спасли!

Кое-как поелозив на нём, чем вызвала некоторое оживление в его организме, я встала, отклячившись центром тяжести к зрителям, и действуя руками и ногами, и тут же машинально завела руки за спину и сомкнула их на заднице. О, мой бог! Дыра полметра, зад наружу! Викуся превратилась в каменное изваяние. Слёзы из моих коровьих глаз хлынули сами собой, смывая дивной красы макияж.

Тролль поднялся следом, скинул белый пиджак и протянул его мне.

– Вы мой ангел-хранитель! – сказал он, всё ещё пялясь на вырез, возможно, потому, что его глаза находились как раз на этом уровне, – не расстраивайтесь. А хотите, поедем отсюда? А? Всё равно тут стало, гм, как-то неуютно, – и он махнул рукой на мелькающее вокруг побоище.