Мы решили составить прикрытие артиллерии, и я, со своею полусотней, направился в авангард, отыскал с помощью пик брод через Янтру и, несмотря на крутой спуск и подъем, благополучно перетащил с казаками на правый берег реки два наших орудия.

День был жаркий, солнце жгло невыносимо. Переход по отвратительной дороге в 40–50 верст без еды и водопоя и известное нравственное волнение при первом боевом испытании – все это давало себя чувствовать.

Впереди со своею полусотней ехал я, выслав шагов на 400 маленький авангардик (человек в пять), за мной следовали два орудия, а еще позади другая полусотня.

Чтобы выбраться на шоссе, нам пришлось очень медленно, около версты, двигаться по тяжелой песчаной дороге. Наконец, кое-как дотащились мы до шоссе и здесь заметили следы турецкого бегства: брошенные ружья, ранцы и сумки, масса снарядов и патронов, артиллерийские ящики и повозки, одно подбитое и опрокинутое в ров орудие, несколько палаток, разный домашний скарб и проч.

Все это свидетельствовало о той поспешности и беспорядочности, с которой бежали перепуганные защитники Тырнова.

Проехав по шоссе версты полторы, мы стали постепенно подниматься в гору. Вдруг авангардик мой чего-то остановился.

– Чего вы стали? – закричал я, подскакав к нему.

– Да там, ваше благородье, кажись, турки! – сказал взволнованный урядник, показывая рукой на верхушку горы.

– Где? Я ничего не вижу!.. Рысью марш! – скомандовал я и с пятью казаками быстро двинулся вперед. Но не успели мы сделать и сотни сажен, как внезапно на вершине горы и шагах в 300 перед собой увидели около эскадрона всадников.

– Черт возьми, да это наши драгуны! – закричал я с досадой, принимая всадников, по красным обшлагам на рукавах и воротникам, за казанцев[126].

– Вот свинство! И стоило лезть нам из кожи! Сколько трудов, усилий, и вдруг оказывается, что впереди нас все время идет своя же кавалерия, которую мы так усердно преследуем!

– Шагом! – крикнул я громко несколько отставшему от меня разъезду, и думая направиться обратно к своим людям.

Команду мою, вероятно, услышали предполагаемые драгуны (оказавшиеся на самом деле турецкими арнаутами[127]), и вдруг дружный залп из магазинок[128] был ответом на мои слова. «Э, да вот оно что!» – подумал я и, повернув коня, понесся обратно к полусотне, рассыпал ее по обе стороны шоссе и перешел в наступление[129]. Капитан со своими орудиями немедленно выехал на пози– цию, тут же на шоссе, и шагов с 400 от неприятеля пустил в него картечью. Как черти, разорялись конные арнауты и внезапно открыли свою отступавшую пехоту. Капитан направил тогда огонь по этой последней, которая, после незначительной перестрелки, бросив ранцы, поспешно и в беспорядке отступила. Одно турецкое орудие появилось возле шоссе, пустило в нас три гранаты и быстро умчалось за своими войсками…

Момент был самый удобный для кавалерийской атаки, и я поехал предупредить об этом сотенного командира. Но в это время подъехал командир полка и приказал нам вернуться в Тырново.

Несмотря на мои усиленные просьбы разрешить атаковать расстроенных и, видимо, деморализованных турок, Краснов оставался непреклонен, мотивируя свой отказ тем, что лошади и люди сильно устали и, кроме того, настает вечер.

Конечно, неприятель сказал нам большое спасибо за нашу любезность и гуманность, которые позволили ему спокойно убраться восвояси!..

Вернувшись к городу, мы построились у окраины его, левее драгун. Генерал Гурко со своим блестящим штабом объехал войска и поздравил нас со славною победой. Радостное, громкое «ура» было ответом на это поздравление с первым и таким удачным кавалерийским делом: с ничтожными жертвами мы овладели с помощью одной только конницы таким важным стратегическим и административным пунктом, как Тырново, и заставили в беспорядке отступить пять таборов