Подбежали обе, когда голова моя была в коридоре и стали все вместе меня тянуть обратно. Не ожидали они от меня такой прыти: я вырывался и полз дальше. Но они не понимали, что это было не сопротивление – это была битва за жизнь. Я перемахнул коридор в два рывка, благо женский туалет оказался напротив, и дверь в него была приоткрыта. Сестра побежала куда-то, а моя голова оказалась уже в курилке. Почти разорвав пачку, где-то в подкорке я понимал, что мне могут не дать закурить, я судорожно щёлкнул зажигалкой и затянулся. Тут подбежали эсэсовцы дивизии «Мёртвая голова» из приёмного покоя. Они забрали у меня и сигарету, и пачку, и попытались потащить меня обратно, но я вырвался. Цель моя была достигнута: я успел несколько раз затянуться, и умиротворение вошло в моё сердце. Я заплакал. Я плакал о том, что я жив, что я достиг цели, что жизнь очень хорошая вещь что,.. что… Но присутствующие поняли мои слёзы по- своему: «Отстаньте вы от него, – сказала та, которая мне улыбалась, – пусть курит, пусть подыхает, с ним возятся, как с ребёнком, а он тут гонки устраивает. Шумахер!» И она пошла к своему рабочему столу. «Не поймёшь вас, девчонки, – проворчал охранник, – то „помогите“, то „отстаньте“. Нам чего, больше всех надо!?» Он отдал мне сигареты и зажигалку, а я, протянул, совершенно спокойно, руку и сказал: «Затащите меня в туалет». По действиям охраны мне стало понятно одно – я был понят. Мой сосед по палате сказал: «Мужики, давайте перетащим его в мужской.»

Утром пришёл врач. Он сел на краешек кровати, долго смотрел на меня, хмыкнул, крякнул и ушёл. Вскоре пришла мама. Она плакала и целовала меня. Я забыл, когда последний раз она целовала меня. И я опять заплакал, только теперь – это был маленький мальчик, разбивший коленки об асфальт и испугавшийся за маму, бежавшую к нему. Мальчик боялся, что мама упадёт и также разобьёт коленки, и ей будет больно – она ведь женщина, а ему не больно – он мужчина.

Фрагмент – I

1.

Егор ждал очень привлекательную барышню в кафе «Букле», что на Арбате. Познакомились они, как не смешно это прозвучит, в метро. Он спустился туда случайно: опаздывал на деловую встречу, был в невероятном возбуждении и, ожидая подхода поезда, случайно наткнулся на синие глаза и совершенно детскую улыбку. Если бы Егор не был так раздражён пробками наверху и лимитом времени, он не обратил бы на эти глазки никакого внимания. Но сейчас, эти «синие блюдца», как у его кошки, окончательно вывели Есина из себя:

– Что вы светитесь, словно лампочка Ильича? Неужели вас не раздражает этот муравейник?

Девушка перестала улыбаться, и Егор подумал, что зря он так сказал, что у неё, прямо здесь и сейчас польются слёзы. Слёзы не потекли:

– А я и есть Лампочка Ильича, – она улыбнулась снова, наивно и виновато.

«Сумасшедшая!», – подумал Егор и отошёл чуть в сторону. Но в вагоне они вновь оказались рядом: Егора кто-то ткнул в бок, а он, в свою очередь, задел девушку. Извинился, увидел блюдца и улыбнулся, неожиданно для самого себя:

– Извините меня за резкость, но вы нормальная?

Девушка, улыбнувшись и немного подумав, пропела Егору прямо в ухо, стараясь перекричать шум поезда:

– Если бы я была ненормальная, я бы ответила вам, что – нормальная. А я вам так не отвечу.

Они вышли на «Киевской» и вместе пошли на выход, к эскалатору.

– А почему вы назвали себя лампочкой?

– Вы неоригинальны в способах знакомится, но я отвечу, я уже привыкла и ответ наизусть, будто таблицу умножения, затолкала себе в голову. Дело в том, что папа мой очень своеобразно относится к вождю мирового пролетариата.… А дедушка мой Ленина боготворил…