– Неправда! – заорала рожа, нежданно являя мужество. – Мы честные огнепоклонники!

«Вяаааа!!» – грянули кошки на площади. Злобно сгорбившись и встопорщив шерсть на загривке, Имруулькайс выкрикнул в ответ:

– Честные?! Вы по подвалам, трусы толстые, дрожите! Деньги считаете, двоедушники, лицемеры! Налог как зиммии платить не желаете, правоверными для виду заделались! Хварну не почитают из-под полы, вы, позорники и предатели! Отступники! Кошелек и ашрафи вы почитаете, а не священный огонь!!! А ваш наместник – оклеветал силат и предал Тарика! Тарик от вас отказался, мерзавцы! А мы, джинны, будем взыскивать с вас долг! Вылезайте, твари, я спою для вас песню!!!

– Вот ужас-то, – обреченно пробормотала рожа и улезла за ставни.

Вскоре на площадь, позевывая и потягиваясь, потянулись люди в наспех запоясанных халатах: кто с наем, кто с дарабуккой. Они проходили сквозь волнующийся ковер кошачьих спин и задранных хвостов – а коты, надо сказать, все прибывали, пестрой рекой втекая в город через раззявленные ворота, – кланялись важно сидевшим на бортике Имруулькайсу с Умеймой и становились рядом с растерянными жрицами. Когда музыкантов набралось не меньше десятка, джинн поднял морду к небу и заорал:

– Начинаем!

Зазудел най, застучали барабанчики. Мелодия кружилась, как на свадебных торжествах, – люууу, люууу, слушайте, люди, слушайте. И Имруулькайс принялся декламировать:

Дааа! – мощным хором отозвались коты.

Дааа! – заулюлюкало кошачье воинство.

Уууууу! – верещали на тысячу голосов джинны.

Ууууу, йаааа! – бесновались коты.

Даааа!! – грянула последняя кошачья здравица – и джинны бросились врассыпную.

Занимающийся над Фейсалой день был базарным. Имруулькайс, восторженно созерцавший роскошные желто-малиновые перья рассветных облаков, знал: к вечеру весь город узнает страшные новости, а его стишок будут распевать все – и горожане, и возвращающиеся в долину феллахи с опустевшими тележками.

А еще через пару недель его беспощадные бейты зазвенят там, куда он и метил, – в столице, у ворот Баб-аз-Захаба, посреди растянутой канители на рынке прядильщиков, да и на всех других столичных рынках тоже. А потом – и в самом халифском дворце. Там как раз проживал его племянник…

Фархад, приложив ладонь ко лбу, проводил взглядом свистнувшую в рассветном небе тень.

– Что это, господин?

Садун чуть пригубил вина и посмотрел на город – красивый вид, слуги не врали. Жизнь на высоте, в башне, имеет свои преимущества… хотя ноги ныли после каждого марша бесконечных ступенек.

Пригубив еще, сабеец ответил:

– Какая-то тварь с гор или из долины. Теперь в Фейсале их будет много. Я бы сказал – не протолкнуться от них будет в городе. Хорошо, что мы уезжаем.

– А мы уезжаем? – улыбнулся юноша и подлил хозяину еще вина.