Оба прекрасно знал, кому он служит. И потому он должен стать непобедимым.
– Где ты взял эту монету, Оба?
– Я же сказал тебе, мама… Я не мог купить тебе лекарство, потому что Латея погибла при пожаре в собственном доме. Возможно, твоя метка стерлась, пока монета лежала у меня в кармане.
Казалось, она обдумывала его слова:
– Ты уверен, Оба?
Он кивнул в надежде, что ее мысли наконец-то уйдут от подмены монеты.
– Конечно, мама. Латея умерла. Поэтому я и вернул тебе монету. Я не смог купить лекарство.
Мать подняла бровь:
– Да, Оба?
Она медленно вытащила руку из кармана платья. Он не видел, что у нее в руке, но почувствовал облегчение, думая, что наконец-то обвел ее вокруг пальца.
– Да, мама. Латея умерла, – ему понравилось, как он сказал это.
– И ты не смог купить лекарство… Ты ведь не должен врать своей маме, не так ли, Оба?
– Так, мама, – он выразительно кивнул головой.
– Тогда что это? – Она повернула руку и показала бутылку с лекарством, которую Латея дала ему прежде, чем он разделался с нею. – Я нашла это в кармане твоей куртки, Оба.
Оба уставился на бутылку. Все-таки проклятая колдунья отомстила ему. Следовало убить ее сразу же, до того, как она дала ему эту предательскую бутылку с лекарством. Он совершенно забыл, что положил ее той ночью в карман куртки, намереваясь выбросить в лесу по дороге домой. Однако то новое и важное, что он тогда узнал, заставило его совершенно позабыть об этой чертовой бутылке.
– Думаю… Думаю, это должна быть старая бутылка…
– Старая бутылка? Да она же полная! – Голос матери напоминал лезвие бритвы. – И как это тебе удалось заполучить бутылку с лекарством у женщины, которая умерла, и дом которой сгорел? Как, Оба? И каким образом ты вернул другую монету, а вовсе не ту, которую я тебе дала, чтобы расплатиться? Каким образом? – она шагнула к нему – Каким, Оба?
Оба отступил. Он глаз не мог отвести от этого проклятого зелья. И не мог встретить свирепый взгляд матери. Он знал, что под этим несущим смерть взором у него из глаз брызнут слезы.
– Ну, я…
– Что «ты», Оба? Что «ты», грязный развратный придурок? Ты – гнусное лживое ленивое ничтожество! Ты – жалкий подлый ублюдок, Оба Шолк.
Оба поднял глаза. Он был прав – она пыталась заставить его наткнуться на ее смертоносный взгляд.
– Меня зовут Оба Рал, – ответил он.
Она даже не вздрогнула. И Оба понял, что она специально приводила его в бешенство, чтобы он выдал себя. Это было частью ее плана. И имя «Рал» само по себе выдало, как Оба узнал его, рассказало матери обо всем. Оба похолодел. Мысли путано носились в голове, как крысы, которым наступили на хвост.
– Духи прокляли меня, – сказала мать, обдавая его дыханием. – Я должна была сделать то, что Латея мне советовала. Я должна была освободить всех нас. Ты убил ее! Ты, отвратительный ублюдок! Ты, презренный лжец…
Оба замахнулся лопатой, вложив в это движение всю свою силу и мощь. И сталь зазвенела, как колокол, ударившись о череп матери.
Та осела, как мешок с зерном, уроненный на землю.
Оба быстро отскочил, опасаясь, что она бросится вперед, быстро, как паук, и схватит его за лодыжку своим маленьким ртом. Он был уверен, что она в состоянии так поступить. Подлая сука!..
Как ужаленный, он ринулся вперед и стал наносить удары, один за другим, в этот ненавистный лоб, в этот ненавистный нос, в этот ненавистный рот… Одним ударом он выбил ей зубы, и она уже не могла по-паучьи схватить. Он часто представлял ее паучихой. Черной вдовой…
Звон стали повис в прозрачном воздухе сарая, медленно, очень медленно замирая. А потом тишина тяжелым покрывалом окутала все вокруг.