– Он и преследовал… Просто он не мог видеть дыры в мире.

Глаза колдуньи почти выкатились из орбит. Из правого уха сочилась кровь. Ее хрупкое тело не могло противостоять силе Обы.

– Что? – Оба решил, что Латея заговаривается.

– Только Алтея может…

Она действительно начала болтать ерунду. Оба раздумывал, что из сказанного ею могло быть правдой.

Ее голова запрокинулась.

– Мне следовало… спасти нас всех… когда у меня был шанс… Алтея заблуждалась…

Он встряхнул колдунью, пытаясь заставить сказать больше. Красная слизь запузырилась из ее носа. Несмотря на понукания и удары, несмотря на то, что он тряс ее, Латея не произнесла больше ни одного слова. Он поднял ее, от его тяжелого, горячего дыхания колыхались пряди жидких старушечьих волос, он заглядывал в ее опустевшие глаза.

Он узнал от нее все, что мог.

Он вспомнил жгучие порошки, которые ему приходилось пить; вспомнил зелья, которые она для него составляла; вспомнил дни, проведенные в загоне; вспомнил, когда его выворачивало наизнанку…

И взвыл, поднимая костлявую женщину над головой.

А потом, рыча от ярости, саданул ее о стену.

Вопли Латеи были как хворост для костра его мести. Он просто упивался ее беспомощностью и мучениями.

Он поднял колдунью с пола и швырнул на стол, сломав и стол, и ее кости. С каждым ударом она становилась все более вялой и все более окровавленной. А потом и вовсе лишилась чувств.

Но ярость Обы только начинала разгораться.

Дженнсен не хотела возвращаться в таверну, но было темно и холодно и не оставалось ничего иного. Латея не пожелала отвечать на вопросы, и Дженнсен потеряла всякое присутствие духа.

– Что будем делать завтра? – спросил Себастьян.

– Завтра?

– Ну, вы все еще не против, чтобы я помог вам бежать из Д’Хары, как просила ваша матушка?

Дженнсен и сама не знала, что делать. Обдумав слова Латеи, она теперь была совсем не уверена, что необходимо бежать. Они двигались по сухому снегу все дальше и дальше, и девушка рассеянно посматривала вверх, в темное ночное небо.

– Если бы мы побывали в Народном Дворце, у меня могли бы появиться какие-то идеи, – сказала она, размышляя вслух. – А кроме того, есть надежда, что Алтея мне поможет.

Конечно, идти в Народный Дворец было очень и очень опасно. Но ведь куда бы Дженнсен не побежала, колдовские силы лорда Рала все равно будут преследовать ее. Алтея же, вероятно, могла помочь. Кто знает, вдруг она каким-нибудь образом сумеет спрятать Дженнсен от преследователя, и та сможет начать новую жизнью?..

Похоже, что Себастьян серьезно задумался над ее словами, его дыхание клубилось на холодном ветру.

– Значит, отправимся в Народный Дворец. И найдем Алтею.

Он не предлагал аргументов против этой затеи, не пытался отговаривать Дженнсен, и та почувствовала себя не очень спокойно.

– Народный Дворец – не просто самое сердце Д’Хары, это еще и дом лорда Рала.

– Тогда он скорее всего и не ожидает увидеть вас там, правда?

Ожидает или нет, но они отправятся прямо в логово врага! Ни один хищник не упустит момент, когда в его лапы попадает добыча. Они будут беззащитными перед его оскаленной пастью…

Дженнсен оглянулась на еле различимую в темноте фигуру:

– Себастьян, а что вы делаете в Д’Харе? Мне кажется, это место вам совсем не нравится. Почему вы странствуете по местам, которые вам не нравятся?

Она увидела, как он улыбнулся под своим капюшоном.

– Неужели это так заметно?

Дженнсен пожала плечами:

– Я и раньше встречала путешественников. Они рассказывали о местах, где побывали, о том, что удалось увидеть. О чудесах. О красивых долинах. О видах, от которых захватывает дух. О потрясающих городах… Вы же не рассказываете ни о том, где были, ни о том, что видели.