На слова Семёна красноармеец ответил проницательным взглядом, но сказать ничего не успел, потому что автозак вновь заплясал с подскоками и грохотом. Уже трижды весельчак из водительской кабины светил сквозь граты раскалённым рылом на несчастных невольников. Школьницы летели от одной стороны грузовика к другой, визжа и скребя пальчиками по сиденьям. Парень и девушка соскальзывали с лавки на пол, беспомощно барахтались, а потом, изловчившись, вскакивали. Они пытались сохранить равновесие, стояли набычив головы, с широко расставленными ногами и полусогнутой спиной.

Ветеран, уперев колени в ребро супротив расположенного седалища, ловко сохранял устойчивость. Это было не удивительно, при его-то росте. Он всё смотрел на Столпника испытующе. Старику казалось, что молодой человек родом из другого мира. Необычная речь, патриотизм в чистом виде, без примеси современной шелухи, оставляли на парне отпечаток нездешности.

– Что ж, паря, твои сыновние чувства к Отчизне меня порадовали. Но ты ещё слишком молод, а я почти сто лет прожил, знаю, что говорю.

– Всего сто лет? – пробасил послушник, в который раз умащиваясь на лавке рядом с подругой. – У нас в Разумихине народ живёт по триста лет с гаком. Так что…

Фру пырнула Семёна локтем в бок, и тот прикусил язык.

– Ха-ха-ха! Ну, ты меня рассмешил. Разумихино – это из какой сказки?

– А это шутка, просто шутка, – поспешила исправить ситуацию девушка и фальшиво улыбнулась.

Парень увидел, как её лицо вдруг изменилось, стало похоже на мордочку летучей мыши с клыкастым ртом. Он тоже двинул подругу локтем. На её лысой голове, лишённой бейсболки, как-то сразу стали очень выделяться остроконечные уши, неестественно крошечный подбородок и сплошь тёмные, без белков, глаза. Смятый головной убор, под козырьком которого она скрывала инопланетные признаки, валялся в углу, поднять его с пола, а тем боле надеть не представлялось возможным.

Парочка притихла и опустила лица в пол, стараясь приглушить пристальное внимание собеседника. В полумраке, видимо, никто ничего не разглядел. Старик поправил скованными руками картуз и вздохнул: