Рано утром, еще до первых петухов дружина Боеслава выехала с подворья в сторону моста на реке Яузе к Сокольнической заставе. Похолодало, погода начинала меняться не в лучшую сторону: небо заволокло тяжелыми тучами – значит, жди грозы. Но после жары поездка по прохладе была приятна.

У частокола заставы засечной стражи их ждал Стыряга, рядом стояли десять телег, на которых сидели молодые ратники в крестьянской одежде, призванные в посошную рать и еще не переодетые в броню. Стыряга перекрестил дружину Боеслава и прочитал молитву. Затем дал команду новым сторожам выставить два поста на подъездах к заставе, чтобы никакого близко не подпускать. Убедившись, что они на местах, махнул рукой посохе и крикнул:

– Грузите!

Посошники совместно со сторожами засечной стражи на носилках перенесли замороженные трупы убитых сторожей, а также литовских и рязанских дружинников в телеги, засыпали их льдом из погреба и укутали толстым слоем рогожи.

Когда все было готово, Стыряга громко крикнул:

– Хоронить едем! – и обоз тронулся в путь.

Дружинники Боеслава недовольно перешептывались, что из них похоронную дружину сделали. Так молча к вечеру, но довольно быстро по холодку доехали до нового низового города на Оке. Здесь на засечной заставе у моста через реку остановились. Стыряга приказал Боеславу оцепить своими людьми подъезды к заставе и всех путников разворачивать и отправлять восвояси в связи с ремонтом моста. Подводы с трупами стали разгружать, раскладывая убитых так, словно они погибли во время битвы на заставе.

Расставив своих дружинников по местам, Боеслав подъехал к Стыряге:

– Я понимаю, что делают так, словно здесь только что была битва наших сторожей с литовцами и рязанцами, но убитые сторожа с Сокольнической заставы – не местные…

Стыряга ему ответил:

– Ты, Боеславушка, не знаешь, но сторожей постоянно меняют и переводят с заставы на заставу, чтобы не привыкали к местным благам. А вот утром новая дружина сторожей, пришедшая якобы на смену, и обнаружила нападение, и будет следствие и наказание.

Ночью все закончили, и еще до рассвета в сторону Москвы ушли телеги с посошниками, затем отпустили и Боеслава с дружиной, их места в охранении заняли сторожа засечной стражи. Боеслав попрощался со Стырягой и спросил, едет ли он в Москву, но тот, махнув рукой, сказал:

– Куда тут ехать, следствие необходимо провести по нападению литовско-рязанской дружины на сторожей княжества московского! Затем письмо князю рязанскому отписать по этому поводу, да и погибших воинов необходимо отпеть и захоронить по православному обычаю.

Не успели ратники Боеслава отъехать от Оки, как пошел сильный ливень. Дороги размыло в холодную жижу, поэтому на московское подворье заехали только ночью. Хорошо, что слуги уже протопили баню и приготовили ужин. Когда спешились, Боеслав собрал своих дружинников и предупредил, чтобы о том, что было, молчали, иначе не сносить головы тем, кто свои языки распустит. В ответ дружинники говорили, что они воины, а не купцы продажные.

На следующий день Боеславу с дружиной дали время отдохнуть и побыть с семьями. «По всему видно – к боевому походу готовятся, – подумал Боеслав, – если три дня дали на отдых». Собрав свою дружину, сообщил о дне сбора, выдал всем серебра за службу и, оставив двух бессемейных в охране подворья, поехал к своим жене и детям.

Жена Доброслава уже ждала его у ворот, красивая и нарядная, с двумя сыновьями двух и трех лет – Олегом и Борисом. Олег, видимо, унаследовал сирийские корни: был не по-славянски загорелый, черноволосый и во взгляде строг, а младший Борис, славянская душа, весь в маму – светло-рус и улыбчив не в меру. Их разница в один год почти не чувствовалась, все думали, что они двойняшки. Доброслава чувств своих не показывала на людях, взяла детей на руки и степенно подошла к мужу.