В кадрах его ошарашили сообщением, что на его трудовую книжку наложен арест: «Вы же понимаете, товарищ майор, что если Вы под следствием, то…» Не дослушав, Ляпин забрал заявление и поднялся на второй этаж к генералу. Такое багровое лицо начальника Ляпин видел впервые за службу. Генерал нажал кнопку переговорного устройства и в ответ на раздавшийся в динамике голос, выдал трехэтажный мат. Через пару-тройку минут в кабинет генерала влетел начальник отдела кадров, сунул в руки Ляпину трудовую, раскрыл перед ним журнал, где попросил расписаться в получении, потом вытянулся по стойке смирно:

– Извините, товарищ генерал-лейтенант, больше не повторится.

– Это само-собой. А ты сейчас будешь проходить мимо бухгалтерии, так передай, чтобы расчет сделали не-мед-лен-но и деньги выдали сегодня же. А то там раздолбаи не лучше тебя, без погоняла задницу от стула не оторвут.

От генерала Ляпин прогулялся в соседний гастроном, разжился там картонной коробкой из-под печенья «Привет» и, вернувшись в отдел, начал собирать в коробку личные вещи. «Гена, – подошла к нему Зинаида, – это правда?» Ляпин кивнул в ответ. Через час та же Зинаида опять подошла: «Гена, тут ребята сбросились тебе на подарок и поручили мне купить. А я что подумала: тебе ведь отвальную делать надо, так давай на эти деньги купим выпивку и закуску. Ведь хорошо будет?»

Неожиданно в груди Ляпина разлилось тепло, он улыбнулся: «Конечно, Зина. В твоей головке как всегда умные мысли возникают. С тобой в паре очень легко было работать». Зинаида часто заморгала, из уголков глаз по щекам протянулись две черные полоски. Помотав головой из стороны в сторону, она резко развернулась и почти бегом выскочила из комнаты.

Отвальная прошла отлично. В самой большой из комнат отдела сдвинули столы, выставили салаты, купленные в кулинарии, докторскую колбасу и окорок «Воронежский», шпроты и скумбрию горячего копчения. Верхом прощального ужина были только что сваренные из полуфабрикатов пельмени лучшей пельменной города. Водка была в избытке, хотя такое в принципе невозможно. В трехлитровую банку в центре стола поместили шикарный букет, врученный ему Зинаидой. Первое слово, как и положено, сказал начальник управления. Отметив, что Ляпин увольняется по семейным обстоятельствам, что, когда ему наскучит жизнь без ежедневной борьбы за сохранность социалистической собственности, то его с удовольствием примут обратно, он, выпив рюмку, пожелал всем хорошо проводить одного из лучших в их коллективе и ушел.

Затем говорил каждый присутствовавший. Ляпин растрогался: глотал слезы, сморкался, пытался что-то ответить, но в горле стоял ком. А, главное, он верил, что все говорили искренне. Зачем же врать человеку, если знаешь, что больше с ним не встретишься. Первой, сославшись на сурового мужа, встала из-за стола Зинаида и попросила Геннадия выйти с ней в коридор «на пару ласковых». Тут случилось самое неожиданное: Зинаида, которую он вообще не воспринимал иначе, чем сослуживицу, обняла его за шею, подтянулась, повиснув на нем, и крепким поцелуем впилась ему в губы. Ляпин мигом протрезвел, сделал попытку обласкать ее, но Зинаида отстранилась, всхлипнула и ушла.

Расходились уже около двадцати двух часов. Раздухаренный Зинаидой Ляпин попытался расцеловаться еще с двумя отдельскими женщинами, но обе увернулись и от объятий, и от поцелуя. К концу вечера водка и впрямь закончилась, а Зинины губы он ощущал на своих еще почти месяц.

Южанина, все жизнь прожившего и проработавшего в курортной зоне, пугал Север. В его окружении оказалось, что про Норильск знают больше, чем про Магадан, что очень его удивило. Так, разрозненные сведения, слухи. Кто-то советовал купить парочку масляных радиаторов, потому что там перебои с отоплением во время сильных морозов. Кто-то предлагал захватить пару сотен лимонов и есть по одному каждый день, иначе помрет от цинги. Самое плохое, что советы давались на чистом глазу, люди верили в то, о чем говорили. Вспоминали «Северное безмолвие» Джека Лондона, о том, как плевок замерзал, не успев долететь до земли.