Домашние вначале посмеялись, дескать, откуда я выкапываю такие рецепты, но потом пришли к выводу, что булочки очень даже ничего.

Выпив утром кофе с булочками, я ощутила состояние покоя. Куда-то ушло то, что мешало мне в последние дни. Как видно я прошла еще одну ступеньку в попытке понять свои сны.

А они продолжали сниться, уводя меня в гущу каких-то событий. Как-то незаметно я перешагнула через несколько лет, и Мари уже было десять-одиннадцать. Она уже в школе. У нее появилось несколько подруг, но дома она так же все свободное время проводила в библиотеке. Поездки отца участились и сделались продолжительней. А когда он оставался дома, там стало появляться больше его друзей. И вообще, жизнь в Зальцбурге изменилась – стала более суетливой и шумной.

Появились ежегодные музыкальные фестивали, на концерты и спектакли съезжались люди со всей Европы. Это было для Мари и хорошо и плохо. Она любила, когда ее брали на концерты и выставки, но отец все больше уходит туда без нее. Были всякие встречи и приемы, куда ее не брали, а ей так хотелось.

В то время отец показал кому-то ее рисунки. "Что-то в них есть, – сказали ему. – Девочка, безусловно, талантлива, но не хватает мастерства". Бертольд, так звали отца, был очень польщен. Он обещал взять ее с собой в Париж, чтобы походить с ней по галереям, это доставляло Мари особое удовольствие. Все это я рассказала психологу на очередной встрече. Но на нее я пришла с сюрпризом, принеся с собой булочки. Психолог был очень удивлен.

– Вы когда-нибудь пробовали что-нибудь подобное? – заинтересовался он.

– Не только не пробовала, но и не слышала, чтобы анис употребляли для выпечки.

Неожиданно он вернулся к разговору о Мари.

– В каком приблизительно году это все происходит?

– В 1923-м. Я знаю это совершенно точно. В этом году ей должно исполниться тринадцать лет.

Ей так хотелось стать взрослой, она считала каждый год, а время проходило так медленно. Я чувствовала, как она ждала обещанной поездки в Париж. Мари уже была там с отцом, ей были знакомы набережные, галереи, она первый раз увидела там балет. Это было очень красиво. И вообще Париж ей нравился больше, чем Берлин и Вена. Он был ярче, праздничней. В Берлине она была только один раз, два года назад. Отец ездил туда по делам и взял ее с собой. Они пробыли там всего два дня. Она видела на улицах толпы народа с плакатами, людей злых и кричащих, она помнит, что ей было жутко и страшно. В Вену она ездила много раз. От Вены у нее осталось ощущение спокойствия, воспоминания об опере и пирожных. А от Парижа – ощущение вечного праздника.

Итак, она готовилась к новой поездке в Париж. Мари слышала, как отец говорил с кем-то из друзей, что в этом году Дягилев возобновил "русские сезоны". Она не знала кто такой Дягилев и что такое "русские сезоны", но понимала, что это нечто такое, чего все ждут. И Мари тоже стала ждать.

– Как вы относитесь к музыке, балету, живописи? – спросил психолог.

– Никогда не задумывалась об этом. Пожалуй, живопись люблю больше, чем балет. Музыку – очень выборочно. Есть композиторы, произведения которых люблю.

– Например?

– Чайковский, особенно Первый концерт для фортепиано с оркестром.

– Что еще?

– Наверное, Моцарт и Бетховен, но, в общем-то, я не большой знаток музыки, я гораздо больше люблю поэзию.

– Что именно?

– Мне трудно назвать одного поэта. Люблю русскую поэзию начала ХХ века – Блок, Бальмонт, Северянин, Саша Черный, Ходасевич, Ахматова… Из современных – Тарковский, Окуджава, Вознесенский.

Эти имена ничего не говорили израильтянину, так как все, кого я называла, были поэтами русскими. Наверное, есть их переводы на иврит, но, скорей всего, они знакомы только узкому кругу любителей поэзии.