Но наряду с явными заимствованиями происходит и создание новых форм и смена акцентов в устройстве столичного города. Главными его центрами становятся парламент и биржа, которые сменяют в этой роли церковь и замок. Крепость, утратившая непосредственное военное значение и предназначение защитницы города, сменяется на символическую демонстрацию военной силы, воплощенную в самой грандиозности столичного города и в его подчас циклопических формах. Символизация и гиперболизация военной мощи заменяет таким образом реальные военные укрепления. Производство, обмен и потребление выделяются в отдельные части города.

Меняется также и нарратив национальной истории. Преображенный воображением, хронос этого нарратива вливается в визуальный топос столичного города, образуя воронки из национальных достижений, площадей побед и памятников героям освободительного движения. Столица становится книгой национальной истории в миниатюре. В некоторых случаях происходит символическая адаптация старых символов королевской или имперской власти, которые интерпретируются уже только в качестве глав или декоративных элементов в нарративе национальной истории.

По словам Мишеля Вагенара, градостроители европейских столиц XIX века пытались создать «музеи нации под открытым небом» (Wagenaar, 2001: 350). Столица пытается отобразить и структурировать не только национальное время, но и национальное пространство: топографические названия столицы и ее иконография воплощают при этом различные части и конституирующие элементы нации. Власть воспевает в столице свое величие и славу. Столица превращается в архитектурный гимн нации, а ее улицы и площади звучат национальным маршем. Параллельно происходит и своего рода музеификация старых смыслов и символов, которые вплетают их в гирлянды героики национальной истории.

Национализация столицы завершает процесс формирования нации. Городское начало, начало религиозного благоговения и восторга, а также государственная власть, прежде разрозненные и пространственно разделенные, теперь соединяются в столичном городе. Возникшая незадолго до нации, столица, таким образом, позволяет нации консолидироваться, конденсировать свои смыслы и символы и осознать себя как нечто реальное и единое.

Теория известного норвежского политического социолога Стейна Роккана (1921–1979) позволяет ответить на вопрос, почему в некоторых странах возникали «жесткие» политические столицы, а в других – более мягкие.

Как мы уже отмечали выше, в Европе существует два типа столичных городов – те, которые полностью доминируют над системой городов, и те, которые особенно не выделяются среди других городов. Следуя Умберто Эко, мы назвали такие города соответственно жесткими и мягкими столицами.

Стейн Роккан предложил оригинальное объяснение причин различия стран с моноцефальной и полицефальной структурой городов. С его точки зрения, сформулированной в Концептуальной карте Европы, это различие объясняется периферийным или центральным положением страны по отношению к урбанистическому эпицентру континента, где плотность городов достигает особой густоты и где традиционно концентрировались торговые пути и коммерческие города Старой Европы (Rokkan, 1999,1976,1980).

Роккан обращает внимание на ось Север-Юг в Центральной Европе, где располагались важнейшие торговые пути, связывавшие северную ее часть, Ганзу, с Италией и Средиземноморьем. Роккан называет эту ось поясом городов, который и сегодня плотно охватывает города Бельгии, Голландии, Германии, Швейцарии, Северной Италии и Южной Франции (Rokkan, 1999: 128,145,156).