– Одну женщину рядом с нами, – тоскливо сказала Элеонора Моисеевна. – Мы жили в одном доме…

– Нас это почему-то больше всех потрясло, – сознался Самуэль Вениаминович. – Смерть её была больнее, чем гибель многих, про которых мы слышали и читали.

Тезиков решительно согласился с достоверностью этого психологического наблюдения. Теперь они с Иваном восприняли появление, если не вторжение, в их жизнь эвакуированных более предметно, чем представлялось из сообщений радио и газет. Белоцерковские привезли с собой непосредственное впечатление от войны как о «невыносимой музыке бомб». Поначалу они только о войне и говорили. Элеонора Моисеевна как-то достала из кармана пакет из плотной бумаги, где хранилось несколько писем с фронта от старшего сына, который служил в штабе переводчиком. Степан Фёдорович сосредоточенно вертел в руках треугольники со штемпелями, словно боясь помять жёлтую бумагу своими толстыми жёсткими пальцами.

– Летом я окончу десятый класс, и тоже пойду переводчиком, – спокойно и в полном молчании сообщила Сарра, как о деле уже обсуждённом и решённом.

– Наверное, вы учительница немецкого языка, – предположил Тезиков, обращаясь к Элеоноре Моисеевне.

– Нет, я обыкновенный лаборант. Мы ведь все с детства знаем идиш, который считается диалектом немецкого, так что ничего специально учить не надо.

Самуэль Вениаминович привёз целый чемодан учёных книг. Одна из них была на немецком языке, и Иван издали зорко прочитал вслух: «„Пу-ан-ка-ре“. Это про бывшего французского премьер министра?».

– Да нет, – застенчиво произнёс инженер. – Про Жюля Анри Пуанкаре, математика. Мне важна его гомологическая гипотеза, которой надеюсь когда-нибудь заняться всерьёз.

– А в чём она, гипотеза? – продолжал настаивать Иван.

– Гипотеза Анри Пуанкаре? Над ней думают все математики мира. Ну, смотрите… Присаживайтесь все вот тут, смотрите. Берём двусвязный бублик и превращаем в двусвязный цилиндр, – Самуэль Вениаминович торжественно-назидательно взял со стола бублик, разрезал ножом на две части вдоль и развёл их в стороны, изобразив цилиндрическое тело. – Чем нам не двусвязная кружка? – Он показал пальцем на свою дюралюминиевую кружку с чаем. – Эти предметы мы не сможем без конца деформировать так, чтобы стянуть их в одну точку. Мы можем лишь эту кружку путём непрерывных гомеоформных преобразований превратить в бублик. Так что основные топологические свойства её сохраняются, как вы видите, и других она не приобретёт. Ваня, принеси, пожалуйста, шар от подшипника.

Иван пошёл в комнату Белоцерковских и взял со стола Самуэля Вениаминовича большой гладкий стальной шар, которым инженер придавливал бумаги. Самуэль Вениаминович показал всем домочадцам шар, подняв его над головой.

– А вот шарик этот односвязен, а поверхность его трёхмерна. Пуанкаре допустил, что шар, как солнце, находится в пространстве, а не лежит на столе или в моей руке. То есть он находится как минимум в четырехмерном пространстве. Итак, трёхмерная сфера представляет поверхность четырёхмерного шара! А привычная нам двухмерная сфера может составить только поверхность трёхмерного шара. Понимаете?

В общем молчании Иван кивнул головой. Самуэль Вениаминович кинулся к нему и торжественно взял его голову в свои руки. Иван спросил:

– Так это и есть теория гомологий?

– Вот! – закричал Самуэль Вениаминович. – Родился тополог! Но учти, юноша, гипотезу Пуанкаре так просто не разгадать, многие на ней буквально сломали голову. Я вовремя сделал перерыв, хотя и не оставил попыток доказать. Голова моя пока нужна для обороны, даже о коммунизме стоит пока забыть.