– Ты, реально, охуевшая. Потому что тебе приходит в голову делать то, что должен делать я сам, – сообщил он вполне серьезно, даже не поворачивая головы.

– По тебе очень заметно, что ты готов трахнуть себя самого. Но, при всем уважении, герр Хеллстрем… Отсосать себе самому у тебя еще не скоро получится.

– Блядь, ну очень смешно!

– Ты растыкал подсказки по всему телу, лежи теперь молча, – слегка потянув за кольцо, она услышала, как он с шумом втягивает воздух сквозь зубы. – Судя по тому, что ты на сцене творишь, рискуешь не дожить до старости.

– Да на кой черт мне до нее доживать?! Скажи лучше что-то, чего я не знаю…

Взяв его за подбородок, Майя развернула его лицо к себе.

– С мужчинами я не кончаю.

– Твою мать, да я как-то тоже! Поцелуй меня, может, это меня утешит.

– А тебя не смущает, что…

Он фыркнул, поправляя пирсинг.

– Главное, чтобы тебя не смущало. И вернись уже туда, откуда Папочке видно тебя всю.

Она перебралась чуть выше, чтобы не обострять, но ощущение его горячего живота у нее между ног приводило ее в состояние, близкое к исступлению. Склонившись к его лицу, она прижалась к нему всем телом, понимая, что отлепиться будет нереально сложно. На обещанный поцелуй он отозвался очень даже живо: Майя еле вытолкала вон его слишком любопытный язык. Облизав губы, он натянул самую ехидную из своих усмешек.

– Я со всех сторон мудак, и на вкус я – тоже дерьмо редкое. Прости, детка…

Иногда в эту рожу хотелось плюнуть безо всяких поцелуев. Не сдержавшись, она отвесила ему звонкую затрещину справа налево, чтобы не переборщить. Сдавленный стон Хеллстрема прошелся по ее нервам гавайской пилой. Кажется, она могла бы кончить только от этого занятного звукового сопровождения.

Его губы дрожали, как у обиженного ребенка, но он рассмеялся.

– Врежь мне еще раз, окей? Потому как, я лучше тебя понимаю, чего ты хочешь. И меня эта мысль очень некстати заводит… А потом делай, чего тебе приспичит, но только не тормози.

Она приложила его от всей души и тут же запустила язык в увешанное сережками ухо Саймона.

– Я хочу целовать тебя, придурок… – шепот прошелся наждаком по мокрой коже, и она отчетливо почувствовала, как Хеллстрем вздрогнул. Взяв его за подбородок, Майя посмотрела прямо в его раздолбанные зрачки, повторяя уже сказанное. – Я хочу целовать тебя, и теперь буду делать только то, чего хочу я сама. Даже если твои руки отсохнут на хер!

– У тебя припизженные фантазии, подруга, – хрипло проговорил Саймон, в сотый раз облизывая губы, то ли провоцируя, то ли ведясь. – Но мне они нравятся. Валяй, я же сказал…

Она прошлась пальцами по его впалым щекам, чуть оттягивая кожу, поднимаясь к вискам, касаясь шрама на лбу и даже не пытаясь сдержать нервно подрагивающую улыбку. От локтей Самона до самых запястий, дополнительно перетянутых браслетами, выступили вены, просвечивающие сквозь светлую, местами татуированную кожу сине-зелеными тяжами.

Злющий, но временно беспомощный, герр Хеллстрем просто закрыл глаза. От этого его демарша Майю накрыло волной удушливой нежности, которая была совершенно не в кассу. Покрывая поцелуями его жесткую шею, она даже не думала о том, чтобы причинить ему боль. Но дальше выпирающих ключиц опуститься не получилось – ее приподнятая пятая точка уперлась в согнутые ноги Саймона. «Твой зад останется здесь», – вспомнилось ей. Вот засранец!

– Что ты сделаешь, если я отвяжу тебя сейчас? – поинтересовалась Майя, понимая, что все его мысли сейчас не в голове, а прямо под ней. Такие неукротимые стояки только у восемнадцатилетних, жадных до жизни, да у торчков, которые толком ни поссать, ни кончить не могут.