Рассказ о монашествующей жизни Ферапонта продолжался. Оказывается, он вместе с другим монахом Кириллом, обитающим в монастыре Рождества Пречистой и жадущим пожить в безмолвии, уходят в поисках новой обители. И такое более уединенное место они сыскали, осмотрели его внимательно, выкопали в земле келью. Но недолго Ферапонт пожил здесь… Душа позвала пожить отдельно, безмолвствовать в одиночестве. Расстались они без обид. Ферапонт нашел другое место, поблизости от кельи Кирилла, вблизи Паского и другого озер. Расчистил место, огородил его, построил келью. Кормился с огорода овощами, удил рыбу. Требования разбойников с угрозами покинуть обитель, он игнорировал. Жил в радость. К нему потянулись другие люди. Образовалась монастырская братия, которая строила трехэтажные кельи, а рядом церкви. И все было бы хорошо, да увез князь Андрей блаженного Ферапонта в город Можайск, и сколько ни умолял монах отпустить его в родную обитель, просьбы его остались не услышанными. Так и пришлось строить вблизи города иной монастырь.

Книгу о реставраторе Александре Рыбникове Белов искренне поддержал, хвалил ее писателям Распутину, Крупину, редактору газеты «Русский вестник» Сенину. От них я узнал, почему она так зацепила его. Герой книги был деятельным человеком, подвижником, и Белов сам был таким. Окружение его тоже состояло из созидателей. Среди них был кинооператор Анатолий Заболоцкий. Он нуждался в помощи по организации фотовыставки в Государственной Думе. Заступниками, ходатаями тогда выступили Распутин и Крупин. Вначале они написали мне письмо, затем Распутин пришел вместе с Заболоцким ко мне в кабинет. Наше обсуждение порядка проведения фотовыставки оказалось напрасным. Селезнев холодно отнесся к моему предложению предоставить холл второго этажа для творческого мероприятия; то ли испугался возгласов со стороны депутатов-либералов, то ли равнодушно относился к затее известных русских писателей. Фотовыставку пришлось провести в Совете Федерации.

С того дня Белов охладел к Селезневу окончательно. Перестал надеяться на тех, кого считал единомышленниками.

Если встречались пустословы и бездельники, то их он на дух не переносил. Отсюда и его категорический запрет, чтобы я больше не ходатайствовал, не просил ни Селезнева, ни сотрудников Петровской академии, которые забыли про свои обещания помочь с книгоизданием. Белов устал от излишних хлопот, его коробил обман, в который не хотелось верить, но приходилось. Пустив все на самотек, он решил понаблюдать, в какую сторону и в какой песок утекут словесные обещания былых поклонников его таланта. Чтобы не пришло разочарование со стороны экс-премьера Павлова, я убеждал забыть его. Необходимо было сосредоточиться на издании книги в «Рыбинском подворье».

К Белову вскоре вернулось вдохновение, уверенность в собственных силах, желание работать, и он активно начал готовить сборник статей к печати. Я просил прислать его черновой вариант статей, желательно с частью новых.

Дорогой Анатолий Николаевич!

Кто такой твой издатель? Когда можно ждать денег? (Я сильно задолжал…) – Скажи ему, чтобы подобрал для меня добросовестного редактора (перепечатал, не растерял, вернул), с ним я рассчитаюсь с гонорара. Состав… Не обязательно в этой очередности должны быть мои опусы, но приблизительно в этой…

Звонить боюсь, ты в бегах все, да и Сергей Владимирович тоже. Привет ему.

До свидания.

Белов. 13 июня 2001 г.

Каковы дела? Ты знаешь, что члены СП сейчас самые бесправные граждане? Ни отпусков, ни больничных у них!

Долгожданная, вымученная рукопись наконец-то пришла ко мне. Правда, в сыром, черновом варианте, и, что плохо, в нее включена малая толика публицистики автора, этих материалов хватило бы не на полноценный сборник, а лишь на брошюру. Я же настаивал на объемном труде, где были бы собраны все последние статьи автора под твердой обложкой. Тем более, Белов отказался от варианта редактора Вячеслава Волкова, предложившего разместить в сборнике еще и художественные рассказы.