Мы играем с бабушкой в лото. Иногда к нам приходят мои двоюродные братья и сестры. Но только я остаюсь у бабушки ночевать, потому что живу на другом острове. Какое счастье, что от нас к бабушке на остров ходит местный пароход! Она рассказывает мне о далеком прошлом нашей семьи. Рыбаки и крестьяне, пасторы и торговцы и даже один фогт. Я не знаю, что такое фогт, но не спрашиваю. Это только испортит историю. Она говорит, что они с Фредриком были троюродными братом и сестрой. Он тоже был в родстве с Сарой Сусанне.

Когда подходит время возвращаться домой, я плачу и спрашиваю, нельзя ли мне остаться у нее навсегда. Нет, нельзя. Она не интересуется, почему я не хочу ехать домой. Только говорит: «Не глупи!» – и жарит оладьи. Вопрос решен.

Элида всегда хорошо говорит о нем. Говорит, что он лучше всех смазывает швейную машинку и умеет произвести хорошее впечатление. Совсем как дедушка Фредрик. О том, что Фредрик был отцом не ему, а Йордис, она, естественно, не думает. Надо принимать все как есть, говорит бабушка. Дядя Бьярне тоже не годится на то, чтобы ловить рыбу. Я понимаю, что ей нравятся такие люди, хотя не понимаю почему. Но спросить об этом мне кажется дерзостью. Быть похожим на дедушку Фредрика важно потому, что он умер. Можно подумать, будто люди, которые не годятся на то, чтобы ловить рыбу, умирают раньше других. Но ведь это не так. Скорее наоборот. Бедные дети, потерявшие своих отцов, почти всегда оказываются детьми тех, кто ловил рыбу. Так что для меня еще не все потеряно, но об этом надо помалкивать. Ведь уехать с острова можно только на пароходе, хоть на рыбную ловлю, хоть просто куда-нибудь. Однако мне не хотелось бы потерять дядю Бьярне. Думаю, Йордис со мной согласилась бы. Но об этом я у нее не спрашиваю.

В тот день, когда Йордис возвращается с почты с большой посылкой, висящей у нее на руле велосипеда, бабушка Элида гостит у нас. Она уже выбросила всех дохлых мух, которых я собирала и прятала за занавеской в своей комнате. Спит она на моей кровати. Я сплю на другой, от которой болит спина. Но это не страшно. Когда бабушка Элида гостит у нас, спина у меня делается как резиновая. На втором этаже сплю только я. Приходится мириться с тем, что Йордис ночью спит так далеко от меня. Но когда бабушка Элида, приехав, кладет свою ночную сорочку на мою постель, кругом все светлеет.

Я вижу, как Йордис едет на велосипеде вверх по склону и на руле у нее висит какой-то пакет. Любопытная, как ласка, я прыгаю вокруг велосипеда и спрашиваю, что это такое.

– Идет дождь! Поставь велосипед в сарай! – говорит она, будто не слышала моих слов.

Я подчиняюсь. Ведь до сарая я еду на велосипеде! С седла я не достаю до педалей, сижу на раме. И еду от крыльца до сарая. Мимо точила и под сгнившим мостом сеновала. Не разрешается только ездить вниз по склону. Там легко упасть и изуродоваться, говорит он. Когда его нет на острове, я все-таки там катаюсь. Йордис ничего об этом не знала, пока ей не пришлось заклеивать мне царапины пластырем и забинтовывать коленки. Но падать мне нельзя. Можно поцарапать велосипед. Коньков у меня нет. Чтобы покататься, я беру коньки у других детей. Их нет потому, что когда-то он знал одного мальчика, который утонул в полынье. Но сейчас лето, и это не имеет значения.

Войдя в сени, я слышу голос Элиды:

– Ты не должна была ни о чем его просить!

– Я и не просила. Он сам предложил.