- Не смей меня трогать! – хватая ртом воздух, выворачиваюсь и толкаю его в грудь.

Мирон не ожидал подобной реакции. Его лицо превратилась в злую маску.

– Не ори?! – тихо рявкнул отчим, испуганно поглядывая на дверь. Мы оба слышали, что мама поднялась. Мирон поправлял свой орган, который четко обрисовывался сквозь пижамные штаны. Меня от отвращения чуть не вывернуло.

- Что у вас тут происходит? – завязывая пояс халата, на кухню влетела мама, взъерошенная со сна, она даже не пригладила волосы.

- У своей дочери спроси, - изображая оскорбленную невинность, перекладывает вину на меня. – Хотел воды выпить, попросил ее подвинуться, а она устроила представление: стакан разбила, орать начала, - выставляет все так, будто я из мухи раздула слона. Мама вопросительно и осуждающе смотрит на меня. Она уже приняла сторону супруга, нет смысла что-то объяснять. Мне просто не поверят. А Мирон тем временем продолжает выворачивать ситуацию в свою строну: – Мстит мне, наверное, за то, что я лезу в ее личную жизнь, - растягивает пренебрежительно последние два слова.

- Есения? – вопросительно смотрит на меня мама, ждет объяснений. Интересно, как бы она отреагировала, застань мужа пристающим ко мне? Обвинила бы меня?

- Мирон напугал меня, подкрался незаметно сзади, - внутри меня всю передергивает от отвращения к этому человеку. До сих пор ощущаю на коже прикосновение его рук. Хочется смыть с себя запах его тела, сорвать с себя и сжечь одежду, потому что ее касалась его возбужденная плоть.

Пробормотав что-то нечленораздельное и выругавшись под нос, Мирон уходит, оставляя нас с мамой наедине. Он выиграл очередной поединок, может быть спокоен.

Отвернувшись к раковине, принимаюсь собирать осколки. Сказывается нервозность и резкость в движениях, два осколка достаточно глубоко впиваются в ладонь.

- Давай я, - мама перехватывает мою кисть, видя, что я закапала полы и раковину кровью. Она говорит мягко, но после сегодняшней ссоры мне сложно делать вид, что у нас все хорошо. – Присядь, сейчас обработаю тебе порезы, - кивнув на стул, встает на носочки и тянется за аптечкой.

- Я сама, - забирая у нее перевязочный материал и перекись.

- Есения, что с тобой происходит? – миролюбиво пытается говорить мама, убирая стекла из раковины. – Не хочешь рассказать, где ты работаешь? – в ее голосе я слышу тревогу, хотя она и пытается ее маскировать мягкими нотами.

- Я не хочу разговаривать, - отрезаю я. Зачем что-то говорить, если она все равно поверит Мирону.

Поливая перекисью раны, заклеиваю порезы лейкопластырем. Убрав раковину, мама поворачивается, складывает руки на груди и наблюдает за моими действиями.

- Что с тобой происходит, Есения? – спрашивает она, когда я поднимаюсь из-за стола.

- Мам, я выпью воду и пойду спать…

Вчера она меня отпустила, но сегодня с утра решила предпринять вторую попытку.

- Мирон хотел извиниться, что напугал тебя вчера, - берет мои руки в свои, несильно сжимает.

- Не надо передо мной извиняться, - выходит агрессивнее, чем я хотела. Меня изнутри выворачивает от его лицемерия.

- Я тоже считаю, что Мирон не должен извиняться, если извиняться по каждой мелочи, вы никогда не станете близки…

- Мама, ты на работу опоздаешь, - перебивая ее, демонстративно смотрю время на экране телефона.

- Ты даже слушать меня не хочешь, - обидевшись, отпускает мои руки. – Есения, ты ревнуешь меня к мужу? Считаешь, что я не заслужила немного счастья? – с претензией. Поднимается со стула, убирает его обратно к столу.

- Мама, я не ревную. Я не хочу мешать твоему счастью, - получается не очень искренне, потому что я не верю, что такой человек способен сделать кого-то счастливым. – Поэтому съеду при первой возможности.