И на восток, за жёлтый Инд,
Ложится пыль моей дороги.
1934
Миларайба
Позади – горы, белый шёлк снега,
А внизу – пажить и луг зелёный.
Там, внизу, – селенье:
Там идет стадо,
Пастухи смеются,
Мычат яки,
И с одной чаши – к другой чаше
Перепархивают по цветам пчёлы.
– Голоса Времени, – друзья сердца!
Это – лишь узоры, пёстрый шёлк Майи,
Это – только тени моего сознанья,
Погружённого, навсегда слитно,
В Вечно-Сущее,
В глубину света…
– Голоса Времени, – плеск ручьёв жизни!
Зацвела Юность,
Как бутон мовы.
Я ушёл рано с белых гор Дзанга,
Я скитался долго по шумному миру,
Предаваясь страстям и бурям.
В городах – пели, трудились люди,
И купец в дороге понукал мулов…
– Голоса Времени! Игра Майи!
И в обитель скорбных я ушел, плача:
Бодисатв молил я, заклинал духов,
Духов злых и добрых,
Что в лесах и в реках,
И в порывах ветра снуют шумно…
И постиг ум мой:
Нет врагов у сердца,
Чей исток в небе, в Истинно-Сущем…
– Голоса Времени, – голоса братьев!
И теперь – только
Душистый ветер
Колыхает ветви над моей пещерой,
Да летят птицы,
Идут люди,
Прибегают волки вести беседу
О путях спасенья, о смысле жизни…
– Голоса Времени! Друзья сердца!
1935
Голоса веков
Палестинская мелодия
Гладит предутренний ветер вечно-священные
камни.
Над Галилеею грустной руки воздел муэдзин.
Лижет бесшумное время прах Вифлеема
и Канны,
И с минаретов вечерних слышно: Алла-иль-Алла.
Розовым встанут миражем храмы и рощи
Дамаска,
Жены под светлой чадрою нижут сапфир и опал.
Лишь набегающий ветер, волн благосклонная
ласка…
Смолкли призывные трубы Ангела, Льва
и Орла.
Но, как и прежде, задумчивы те же рыбацкие
мрежи,
Дремлют гроба крестоносцев, миррой и кедром
дыша,
И разноликие толпы молятся снова и снова,
К плитам Господнего Гроба с моря и суши спеша.
1930-е
Серебряная ночь Пророка
Над белостенною Меккою —
гибкой планеты хвост,
Дух песков накалённых
и острых могучих звёзд.
Звёзды вонзают в душу
тысячи звонких жал
Благоговейный трепет
сердце пророка сжал.
Слышится ближе, ближе
шум непомерных крыл:
Конь с человеческим ликом
россыпи неба скрыл;
Грива – белыми волнами, сам он – словно
туман;
Имя коню – Молния,
эль-Бохран.
Мчит пророка на север десятикрылый гонец,
Хлещет сирийский ветер,
душит, и наконец,
Весь запылён пустынею,
сполохами палим,
Сходит ночной наездник
в спящий Иерусалим.
В уединённом храме
ждут Моисей и Христос,
Вместе молятся трое
до предрассветных рос.
И в выси, откуда Солнце
чуть видимо, как роса,
Конь ездока возносит
на Первые Небеса.
Иерархи́и гигантские ширятся впереди:
Между очами ангела – тысяча дней пути…
Но на последнее Небо глагол непреклонный звал:
Скрывают лицо Аллаха
семьдесят покрывал,
И за покрывалами – голос, как ста водопадов
шум,
Как опоясанный громом
и молниями
самум:
– Восстань и гряди, избранник, вдоль всех
городов и стран,
Провозглашай народам
Мой истинный Аль-Коран! —
Головокруженье… омут…
отпрянувшие Небеса,