Все было как наяву, и мне даже казалось, что я и не сплю вовсе. Ровно до тех пор, пока дож не оказался в шаге от меня и не сказал:

– Это сон. Но в Айреморе я могу приходить к тебе только так.

Поднял руку и коснулся моей щеки, нежно проведя тыльной стороной по коже.

Я захлебнулась дыханием.

В месте, где его пальцы дотронулись до меня, будто случился крохотный удар тока.

Знакомо… Почти болезненно приятно.

Я думала, что, исчезнув из Огненной империи, лишусь и тяжелого влияния на меня драконьей силы. Но ничего не изменилось. Даже во сне.

– Моя… лаурия… – тихо прошептал император, и каждое его слово прокатилось по мне горячей волной, где-то внутри лаская и подчиняя. Так, как это всегда и происходило.

Я нервно вздохнула и поняла, что вокруг больше нет воды. Мы действительно словно бы больше не были в Айреморе, очутившись на суше. Оглянулась по сторонам: спальня Красного дожа.

То же легкое приятное тепло, греющее кожу и распространяющееся от напольных жаровен-канделябров. Тот же ласковый ветерок из распахнутого витражного окна замка Хальвейль.

И тот же тяжелый, пьянящий взгляд красных, как кровь и вино, глаз, от которых подкашиваются ноги.

Боги, когда же это закончится?..

Я судорожно сглотнула, стараясь взять себя в руки и прикидывая, что, похоже, месяц наваждения все еще не кончился. Посчитала-прикинула в уме, и, судя по всему, оставалось уже недолго.

Еще немного потерпеть, и навеянная страсть исчезнет.

Я открыла тяжело упавшие веки и взглянула прямо в огненно-алые радужки.

Дож тоже смотрел на меня, не отрываясь. Даже, кажется, не моргая. Так, как умел только он, когда ни отвернуться, ни вздохнуть.

– Ничего не скажешь? – протянул он медленно и тихо, а затем… преодолел оставшееся между нами расстояние.

Все.

Горячие, обжигающие руки медленно скользнули на талию, погладили, обхватили, прижимая к высокой широкоплечей фигуре императора. К его горячей груди, от которой разило огнем и на которой шевелилась живая татуировка. И кажется: коснись ее – и сгоришь на месте.

Я коснулась. Прижалась щекой, изо всех сил зажмуриваясь, преодолевая инстинктивный нерациональный страх перед пламенем. И перед дожем, которого я не должна была ни любить, не желать, от разлуки с которым не должна была страдать.

Но делала все это, и даже больше. Стараясь только не думать.

Мои руки сами собой скользнули ему за спину и сцепились там в болезненном и тонком:

«Скучала…»

Дож ничего не сказал. Только прижал крепче. Так, что почти не вздохнуть. Поднял руку и коснулся волос. Пропуская между пальцами, зарываясь глубже, поглаживая… Словно тоже скучал.

Не верить. Нельзя верить…

Всего несколько дней осталось – и наваждение пройдет.

– Почему ты можешь приходить в Айремор только во сне? – выдохнула я, лишь бы сконцентрироваться на чем-то кроме жара его рук, огня тела. Лишь бы не терять разум.

– Назови меня по имени, – вместо ответа проговорил император и чуть отклонился назад, коснувшись пальцами моего подбородка.

Снова проник в меня своим взглядом, будто лезвием.

Я вздохнула.

Он словно знал, что его имя – еще один инструмент, режущий не хуже ножа.

– Назови и скажи, что скучала… – протянул он бархатно, и пальцы обвели линию моего подбородка, коснувшись уголка губ.

Я задрожала.

– Скучала… – произнесли эти предательские губы, подчиняющиеся с радостью, с удовольствием. Ощущающие ласковое покалывание, пряное наслаждение, сходное с разгорающимся теплом костра, греющего тебя в холодную лесную ночь. – Сициан…

– Хорошая лаурия, – низким вибрирующим голосом похвалил дож, чуть наклоняясь ко мне и почти касаясь моих губ своими.

Мышцы расслаблялись на глазах, а тело начинали бить крохотные острые молнии. По нервам, по костям и венам, превращая кровь в кислоту.