приборов

и однажды

во время

запоя

сказал этой даме:

«вот, почитай-ка лучше!»

(имея в виду

«Контра-

Пункт».)

«а, засунь ее

себе в жопу!» – заорала

она

мне.

как бы то ни было, в 69 наверно

рано было Олдосу

Хаксли

помирать.

но видать это

так же честно

как смерть

уборщицы

в том же

возрасте.

просто с

теми, кто

помогает нам

преодолевать все это,

тогда

меркнет

весь свет, это как бы

выворачивает нутро —

а уборщиц, таксистов,

лягашей, медсестер, грабителей

банков, попов,

рыбаков, жарщиков,

жокеев и им

подобных —

к

черту.

величайший актер наших дней

он все жиреет и жиреет,

почти облысел

осталась только прядка волос

на затылке

которую он перекручивает

и стягивает

резинкой.

у него есть дом в горах

и дом на

островах

и очень немногие вообще его

видят.

некоторые считают его величайшим

актером наших

дней.

у него есть чуток друзей,

очень немного.

с ними его любимый

досуг —

наедаться.

в редких случаях его находят

по телефону

обычно

с предложением сыграть

в выдающейся (как ему

говорят)

киноленте.

он отвечает очень тихим

голосом:

«о нет, я не хочу больше

сниматься ни в каком кино…»

«вам можно прислать

сценарий?»

«ладно…»

потом

от него снова ничего

не слышно.

обычно

он и его чуток друзей

вот что

делают после еды

(если ночью прохладно)

пропускают несколько стаканчиков

и смотрят как сценарии

сгорают

в камине.

или же

после еды (теплыми

вечерами)

после нескольких

стаканчиков

сценарии

вынимаются

заиндевевшие

из

холодильника.

несколько он раздает

своим друзьям

несколько оставляет себе

а потом

все вместе

с веранды

они запускают их

как летающие тарелки

далеко

в просторный

каньон

внизу.

потом

все они

возвращаются в дом

зная

инстинктивно

что сценарии

были

плохи. (по крайней мере,

он это чувствует а

остальные

согласны

с ним.)

там наверху у них

по-настоящему

славный мир:

заслуженный, само-

достаточный

и едва ли

зависимый

от

переменных.

там есть

такая куча времени

чтобы есть

пить

и

дожидаться смерти

подобно

всем остальным.

дни точно бритвы, ночи полны крыс

очень юным я делил время поровну между

барами и библиотеками; как мне удавалось обеспечивать

свои остальные обыденные потребности – загадка; ну,

я просто

слишком этим не заморачивался —

если у меня была книжка или стакан, я не думал чересчур много о

чем-то другом – дураки творят себе собственный

рай.

в барах я считал себя крутым, крушил предметы, дрался с

другими мужиками и т. д.

в библиотеках – другое дело: я был тих, переходил

из зала в зал, читал не столько книги целиком,

сколько отдельные части: медицина, геология, литература и

философия. психология, математика, история, всякое

прочее обламывали

меня. в музыке меня больше интересовала сама музыка и

жизни композиторов, нежели технические аспекты…

тем не менее, только с философами я ощущал братство:

с Шопенгауэром и Ницше, даже со старым

трудночитаемым Кантом;

я обнаружил, что Сантаяна, очень популярный в то время,

вял и скучен; в Гегеля надо было по-настоящему

врубаться, особенно

с перепоя; многих, кого читал, я уже забыл,

может, и поделом, но хорошо помню одного парня,

написавшего

целую книгу, в которой доказывалось, что луны нет,

причем делал он это так хорошо, что после ты и сам

начинал считать: он

совершенно прав, луны действительно нет.

как же, к чертовой матери, молодому человеку снисходить до работы по

8 часов в день, если даже луны нет?

а чего еще

может не хватать?

к тому же

мне нравилась не столько сама литература, сколько

литературные

критики; они были полными мудаками, эти парни;

пользовались

утонченным языком, прекрасным по-своему, чтобы

называть других

критиков, других писателей ослами. они

меня бодрили.

но именно философы удовлетворяли

ту потребность

что таилась у меня где-то в замороченном черепе;

продираясь

сквозь их навороты и

заковыристый словарь