В саду раскрывшийся цветок лежит, растоптан, одинок.
И это девушке урок, как ей себя вести.
Птенца, не знавшего тревог, в кустах охотник подстерёг.
И это девушке урок, как ей себя вести.
Стоит кругом глухая ночь, глухая ночь, глухая ночь.
Тебя впустить на эту ночь я не могу – прости.
***
Устал в полёте конь Пегас, скакун крылатый Феба,
И должен был на краткий час сойти на землю с неба.
Крылатый конь – плохой ходок. Скользя по мёрзлым склонам,
Он захромал и сбился с ног под богом Аполлоном.
Пришлось наезднику сойти и жеребца хромого
К Вулкану в кузницу вести, чтоб заказать подковы.
Колпак и куртку снял кузнец, работал он до пота.
И заплатил ему певец сонетом за работу.
Вулкан сегодняшнего дня, твой труд ценю я выше.
Не подкуёшь ли мне коня за пять четверостиший?
***
Долой красоты колдовское заклятье!
Не тоненький стан заключу я в объятья,
Нужна необъятная мне красота:
Хорошая ферма и много скота.
Красивый цветок обольстит и обманет;
Чем раньше цветёт, тем скорее увянет.
А белые волны пасущихся стад
И прибыль приносят, и радуют взгляд.
Любовь нам порою сулит наслажденье,
Но вслед за победой идёт охлажденье.
Но будят в душе неизменный восторг
Кружки, на которых оттиснут Георг.
У. Блейк (1757—1827)
***
Словом высказать нельзя всю любовь к любимой.
Ветер движется, скользя, тихий и незримый.
Я сказал, я всё сказал, что в душе таилось;
Но любимая в слезах, в страхе удалилась.
А мгновение спустя путник, шедший мимо,
Тихо, вкрадчиво, шутя завладел любимой.
***
Ах, маменька, в церкви и холод и мрак,
Куда веселей придорожный кабак.
К тому же ты знаешь повадку мою —
Такому бродяжке не место в Раю.
Вот ежели в церкви дадут нам винца
Да пламенем жарким согреют сердца,
Я буду молиться весь день и всю ночь.
Никто нас из церкви не выгонит прочь.
И Бог будет счастлив, как добрый отец,
Увидев довольных детей, наконец.
Простит он, конечно, бочонок и чёрта,
И дьяволу выдаст камзол и ботфорты.
А. Блок (1880—1921)
***
Превратила всё в шутку сначала,
Поняла – принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слёзы платком вытирать.
И, зубами дразня, хохотала,
Неожиданно всё позабыв.
Вдруг припомнила всё – зарыдала,
Десять шпилек на стол уронив.
Подурнела, пошла, обернулась,
Воротилась, чего-то ждала,
Проклинала, спиной повернулась,
И, должно быть, навеки ушла…
Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело своё.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твоё?
***
Сумерки, сумерки вешние, хладные волны у ног,
В сердце – надежды нездешние, волны бегут на песок.
Отзвуки, песня далёкая, но различить – не могу.
Плачет душа одинокая там, на другом берегу.
Тайна ль моя совершается, ты ли зовёшь вдалеке?
Лодка ныряет, качается, что-то плывёт по реке.
В сердце надежды нездешние, кто-то навстречу – бегу…
Отблески, сумерки вешние, клики на том берегу.
***
Прошли года, но ты – всё та же:
Строга, прекрасна и ясна;
Лишь волосы немного глаже,
И в них сверкает седина.
А я – склонён над грудой книжной,
Высокий сгорбленный старик —
С одною думой непостижной
Смотрю на твой спокойный лик.
Да, нас года не изменили,
Живём и дышим, как тогда,
И, вспоминая, сохранили
Те баснословные года…
Их светлый пепел – в длинной урне,
Наш светлый дух – в лазурной мгле.
И всё чудесней, всё лазурней
Дышать прошедшим на земле.
В. Брюсов (1873—1924)
***
О, эти встречи мимолётные на гулких улицах столиц!
О, эти взоры безотчётные, беседа беглая ресниц!
На зыби яростной мгновенного мы двое – у одной черты;
Безмолвный крик желанья пленного:
– Ты кто, скажи? Ответ: «Кто ты?».
И взором прошлое рассказано, и брошен зов ей: «Будь моей!».
И вот она обетом связана… но миг прошёл и ты не с ней.
Далёко там, в толпе, скользит она, уже с другим её мечта…