Белая ворона, ты такая редкость,
Достоянье нации нужно охранять!
Голубых беретов роты будет мало —
Батальона пехоты будет в самый раз,
Если поднять дроны и бронемоторы.
На твою охрану нужны миллионы!
Нам всего не жалко, мы затянем пояс,
Лишь бы быть спокойными,
Пока ты летаешь!
Бычок и волчок
Я в детстве писал стихи как шутки,
Потом добавил к ним смешные прибаутки.
Известна всем та истина святая:
Чем дальше в бор, тем больше дров!
Но жаль тех срубленных дубов,
Ведь на дрова, по-моему, годны и сучья.
Люблю я отступать от главной темы.
Все для того, чтоб загадать вам теоремы
Про белого бычка и иже с ним волка.
И как волчок вцепился зубками в бочок,
И как от жуткой боли замычал бычок!
Там завязалась нешуточная потасовка.
Бычок так изловчился слишком ловко,
Он острым рогом протаранил волка.
Волк убежал, я сочинял, а смысл какой?
Тот волк живой, залечивает рану
И думает во сне, как подползти к барану!
Ведь тот рога на вид баранкою имеет,
Поэтому в мечтах он вмиг барана одолеет.
История написана в стихах,
А я надеюсь не остаться в дураках.
А то ведь как на практике бывает?
Сил не жалея, пишешь целые поэмы,
Но их никто и не читает!
Льстец – оборотень лживый,
К тому же с подленькой душой ленивой,
Готовый обобрать тебя до нитки
И затаиться в скорлупе улитки.
Гори антоновым огнем
Весь мир и хижина моя на нем.
Я брошусь в пламенный костер,
Чтобы очистить свой позор!
Мурашки спину обжигают,
Когда воспоминания всплывают
О прожитых безрадостных годах
И тяжких в юности трудах,
Где мы здоровье потеряли
И за идею насмерть встали,
Не говорившей ни о чем,
Внедренной в душу Ильичом.
Время летело день за днем,
Мы коченели под дождем
И мерзли в стужу на ветру.
Сгорали заживо в жару.
И голодали, вшей кормили,
И спали на сырой земле.
Прорыв? Всегда мы были там!
Я жил в ту пору как во сне.
Я строил коммунизм для всех,
А кто-то выкрал наш успех,
А нас отправил на задворки!
И снова мы орем «Ура!»,
Как недоумки – детвора.
Хотя задуматься пора,
Кому орем, зачем орем!
Коль разум улетел,
То память не поможет
Былое воскресить,
И разум пробудить,
И сердце растревожить!
Живым покойникам
Не суждено воскреснуть.
Для них предрешено
Условие одно —
И вдох, и выдох.
Они не зажигают звезд,
А тлеют постоянно
Отравой смрадной,
Обидою невнятной,
А сами еле ноги волокут
И все чего-то ждут…
И смотрят непонятно
И превратно
На тех, кто сыт, одет, обут…
Детки учатся, учатся, учатся!
Получат знания, но понимания
И осмысления, как жить, в том нет.
Кто выйдет? Что у нас получится?
Кто придумал, кто даст ответ?
Скорей заблудший в джунглях,
Но лучше обыватель, дармоед.
Но уж никак не предприниматель,
Иль, боже упаси, изобретатель…
Весьма возможно, и поэт!
Трудно мириться,
Что нечем гордиться…
Не убивать же себя?
Вот и приходится
Волочиться
В этой людской толпе.
Голодовал до сорока,
Не разглядел пока,
Как выживать
В стае неприкаянных лиц,
Наголо бритых парней
И полуголых девиц.
Я завершил свой портрет
Аж к восьмидесяти годам.
И что же обнаружил я там?
Представлю набросок вам:
Тончайший шедевр искусств,
Пасьянс из лучших черт людских,
Невозмутим, значит, любезен,
Отзывчив, справедлив и интересен,
Для судей практики я неподсуден,
Не активист, не анархист,
Простят меня, я бомж вонючий!
Я вылез из отбросов вот той кучи,
Насыпанной вами за день трудов,
В ней вижу вашу милость к нам —
Отверженным и падшим бомжам!
Я не ухожен, болен, но свободен,
В отличие от вас, рабов,
Затравленных гармонией культуры!..
В замочную скважину сквозь щель
Смотрел я вечером в бордель.
Там ноги бабы задирали,
Наверно, небо доставали.
Такая, видно, у них цель,
Раз называется бордель.
Тогда мне было ровно пять.
Отец повел меня гулять
Туда, где ноги задирали