Во время этой тирады ротик зверька постоянно двигался, обнажая ряд мелких, но довольно острых зубов, усики забавно подергивались, а лапками он нервно стучал по насыпи, непроизвольно утрамбовывая ее.

– П-простите, вы крот? – промямлил Дима.

– Эх, крот… Ну да, крот! Вечно вы, люди, называете все дебильными какими-то именами. Закуску мою червяками назвали, бутерброды – личинками всякими, еще по-латыни придумали, даже салат мой у вас называется «корни растений». Какие, на хрен, корни! Салат он и в Африке салат, мясо – оно мясо, а бутерброды – бутерброды. – Он нетерпеливо мотнул головой. – Ладно, если тебе так удобнее, называй меня кротом, хотя по-нашему я жираф.

– Что? – Дима открыл рот.

– А-а, повелся, – ротик крота изобразил что-то наподобие улыбки. – Ладно, пошутил. Я крот, будем знакомы. Тебя как кличут?

– Я Дима.

– Дима, – крот причмокнул, как бы попробовав это имя на вкус. – Ладно, пусть Дима. Ну, что ты хочешь от меня, Дима?

– В смысле? – Дима постепенно начал приходить в себя. Первый шок уже прошел, но здравый рассудок возвращался очень медленно.

– Что «в смысле»? – крот нетерпеливо побарабанил лапками по насыпи.

– Простите, я как-то не привык разговаривать с кротами, поэтому не знаю, что сказать.

– А, ну да, – крот забавно махнул лапкой. – Ты же не в курсе и я, дурак старый, забыл объяснить. Между прочим, ты в этом виноват: забираешь самовар, жена при смерти, дети орут – конечно, как маму родную зовут, забудешь.

– А у вас там жена? – Дима ткнул большим пальцем в землю.

– Да, жена, – крот гордо выпятил грудь вперед и попытался подбочениться лапками. – Здесь, на вашем участке, одна жена и пятеро ребятишек, через дорогу, у Насановых, ну, знаешь, где сейчас Толик живет, еще жена, там три девочки, на девятой линии, около пруда, еще жена, там вообще хорошо – двое парней и две девочки, у Буровцевых, так там…

– Я понял, понял, – быстро сказал Дима. – Я хотел спросить: а почему о вас никто не знает? Ну, почему не знают, что вы, в общем, разговариваете по-нашему?

Кроту явно не понравилось, что его перебили. Он недовольно что-то пробурчал себе под нос, зашевелился всем телом и вылез полностью из кучи. Задние лапки у него были еще больше, а сзади шевелился небольшой хвостик.

– Почему-почему – по кочану. – Он сел на зад, прямо как человек, привалился к насыпи и стал задумчиво обгрызать коготки на передних лапках.

– Потому что вы нас за вредителей считаете. Что, разве не так? Вон, мама твоя понаставила каких-то хреней крутящихся, от них земля вибрирует – жуть! Дети заснуть не могут, орут всю ночь, точнее, весь день, точнее, когда у вас ночь, а у нас день. Ну ты понял, в общем. – Крот нервно шмыгнул носом. – Что мне, каждый раз вылезать и орать: эй, хватит спать мешать! Так, что ли? Ведь мама твоя со страху может и лопатой меня приложить, а я слепой, увернуться не смогу да и испугаться она может до усрачки. Тебе мамы, что ли, не жалко?

Дима уже пришел в себя и его начал забавлять этот нервный, но обаятельный крот.

– Простите, – сказал он, – вот вам самовар, можете забрать. Хотите, я вам еще и сахара принесу, и конфет – у меня в машине остались, шоколадные…

– Не надо, – проворчал крот. Видно было, что он уже успокоился, почесал правой лапкой за ухом, потом засунул ее наполовину в землю, вытащил небольшую белую личинку и засунул себе в рот.

– Извини, забыл тебе предложить, – сказал он, тщательно пережевывая. – Не ем я шоколад, вредно это, я лучше натуральные продукты.

Прожевав, он тихо рыгнул, вытер лапки о мохнатое брюшко и повернул мордочку к Диме.

– Слушай, в общем. Ты самовар достал? Достал. Потер его? Потер. Я слышал, у вас здесь, у людей, есть притча о некоем старике, который живет в какой-то бутылке, и если ее потереть, он вылезет и исполнит три желания. Есть такое?