Я видела дверь своей квартиры. Там мой телефон – мое спасение.

Я рванула к открытой двери что есть сил, но, видимо, недостаточно быстро, потому что грубые руки схватили меня за талию и подняли в воздух так легко, что я почувствовала себя марионеткой.

Я пиналась, царапала воздух, но все было бесполезно. Я закричала бы, если бы моя душа не застряла в горле. Страх взорвался в моих легких, и я перестала что бы то ни было понимать.

В моем теле осталась только паника, которая усилилась от низкого пугающего голоса:

– И далеко ты собралась?

Он был сложным. Жестоким и немного сумасшедшим. Он приручил своих монстров из чулана и выгуливал их на поводке.

Я сидела на ледяном полу, подобрав к груди колени, крепко обхватив их руками, вжавшись в стену. Нервы были натянуты, как стальные тросы.

То и дело я косилась на входную дверь, но она была далеко, к тому же закрыта на замок. Я не успею до нее добраться.

Крепко сжимая ключ в ладони, я посмотрела на фигуру передо мной.

Человек сидел у стола и внимательно наблюдал за мной. В тусклом свете лампы отчетливо виднелись широкие плечи. На затененном лице застыло мрачное выражение. Его поза выражала властность и доминирование.

– Я хочу знать, как ты сюда попала.

Произнесенная низким хриплым голосом фраза звучала скорее как суровое утверждение, а не вопрос – как будто в глубине души он не очень удивился, обнаружив меня в своей квартире.

Я снова бросила взгляд в сторону прихожей, продолжая перебирать в голове возможные способы добраться до входной двери.

– Не трать мое время, отвечай! – сухо и резко сказал он и топнул, отчего мои нервы натянулись еще сильнее.

– Дверь, – прохрипела я, – была открыта.

Ему не понравился бы никакой ответ, но этот, похоже, совсем не пришелся по вкусу. Я заметила, как он сжал пальцы в кулак.

– Допустим. И ты решила, что можно войти?

Я посмотрела на черные ботинки-амфибии передо мной, затем – на его лицо. Темные блестящие глаза, отражавшие свет лампы, сияли в полумраке, как осколки опала.

Достаточно было заглянуть в них, и каждая клеточка моего тела наполнилась осуждением. Презрение, которое я испытывала к нему, я вложила в слова.

– Я позвоню куда следует, – прошипела я.

– Нет, не позвонишь.

– Думаешь, мне не хватит смелости?

– Я думаю, тебе не хватает мозгов, – сказал он твердым как сталь голосом. – Иначе ты не сидела бы тут, скрючившись, с ключом в руке.

Надо постараться скрыть от него свое смятение. Он понимал, что я что-то скрываю, но мне ни в коем случае не следовало показывать ему свою слабость, ведь он воспользуется ею, чтобы раздавить меня. Я крепче сжала единственное оружие, которое у меня было, и прищурилась.

– Я пойду в полицию!

Он наклонил голову и приподнял бровь.

– И что ты им расскажешь?

– Про маленькую девочку.

Он долго смотрел на меня, затем медленно пробормотал:

– Про девочку?

– Да.

Он не дрогнул ни единым мускулом, но его глаза стали холодными, темными и мутными, как грязный лед.

Я была уверена, что опрометчиво сказала что-то очень-очень опасное для себя.

Его болезненная реакция убеждала, что я попала в самую точку: этой маленькой девочки не должно быть здесь. Когда он наклонился ко мне, у меня возникло ощущение, что, если бы я не была дрожащим маленьким существом, сидевшим на полу в его гостиной, меня постигла бы участь Джорди.

– И что, по-твоему, произойдет?

– Ее вернут в семью, – выдала я, обвиняя его этими словами в киднеппинге.

Я боялась его до смерти. Все мое тело кричало от страха, но я не могла выглядеть испуганной овечкой даже в таких обстоятельствах.

Страх делал меня агрессивной, глупой и противоречивой. Мне хотелось быть менее импульсивной, но в напряженных ситуациях мое сердце ускорялось, мозг начинал бушевать, и, вместо того чтобы думать, я всегда нападала, как и в этот момент.