– Он убит, Демира, – Ливий опустил голову, – прости за дурную весть. Убит. Я сам видел.

Перед воительницей разом встала прошедшая ночь и, как наяву, она услышала: «Каждый зверь предчувствует свою погибель, а человек умнее зверя. Завтра я умру в бою».

Горечь потери свалилась на неё тяжёлой ношей, сразу стало трудно дышать, ослабели ноги. И следом, как всегда бывало, пришла ослепляющая ярость, жажда мести. Бледная от гнева Демира шагнула к Ливию, грубо встряхнула его.

– Где Пиар? – прорычала она. – Вы дали ему уйти, трусы?

– Зря ты так говоришь, – тихо ответил Ливий, отстранил её руки, открыл свой мешок и вытащил из него за волосы окровавленную голову.

– Кто тебя просил его убивать?! – обессиленно вздохнула Демира. – Он пленник короля! Его нужно было живым королю доставить!

– Говард был моим военачальником, – промолвил Вирджил Великий, – месть справедлива.

– Говард лучшим воином моим был, – стиснув зубы, ответила Демира, а разум кричал в злом бессилии: «Он мог мужем твоим быть, отцом детей твоих!»

Почему боги решили, что ей не быть с тем, кто любит её, но быть вдали от того, кого любит она? Почему даже теперь, не веря, не надеясь, зная, понимая всё, она ждёт, что вот-вот, как тогда, в Агропе, послышится топот копыт, и чёрный конь примчит на площадь? Почему, зачем ей этот ад, такой безупречный, совершенный, как вырваться из него, как дальше жить?

– Мы похороним его с почестями, – сказал король, – его и всех павших. Следуй за мной, – велел он и пошёл к замку.

Демира повиновалась. Войско её осталось на площади, в ожидании, а она проследовала за королём. Ей некогда было разглядывать богатое убранство комнат, да и другое занимало душу. Что ей эта роскошь, когда голо и пусто внутри?

Король вывел её по мраморной лестнице в просторный зал, а оттуда на балкон. С него просматривалась вся площадь, улица, поле и лес за крепостной стеной.

Солнце взошло и поднималось всё выше, позолотило фасад замка, крышу и хлынуло ярким потоком в окна. Король и Демира окунулись в купель света, их лица в рассветной дымке казались прекрасными, неземными ликами. В это первое мирное утро Руаны они виделись горожанам ангелами, сошедшими с прозрачного ноябрьского неба.

Народ, запрудивший площадь, замер, ослеплённый. Исхудавшие люди, с серыми от бессонницы лицами, узрев свою спасительницу, очарованы были строгой её красотой и наполняющей её глубокой, внутренней силой.

Она смотрела в толпу, на них, на всех: на измученных матерей с младенцами на руках, на босоногую ребятню, облепившую стайкой воробьёв высокие створки распахнутых ворот площади; на стариков, опирающихся о посохи высохшими руками. Она – эта прекрасная грозная воительница – собрала под свои знамёна отчаявшихся и утративших веру, повела их за собой и вернула руанцам мир и свободу. Ничто больше не грозило этим бедным людям, так долго живущим в страхе – ни голод, ни плен, ни смерть. Ничто.

Лишь миг потребовался горожанам осознать это, а потом толпа колыхнулась, будто море, и восторженный крик рванулся из тысяч глоток, приветствуя победительницу. В лицах, посветлевших, обновлённых, радость была, и обветренные губы повторяли, как молитву, её имя. Король Вирджил Великий простёр вперёд руку, и указывая Демире на ликующих на площади людей, промолвил:

– Твой народ.

Потом указал на остывающее после битвы поле, и лес за крепостной стеной.

– Твои владения, – сказал король.

Демира не успела возразить. Король поднял руку, призывая к молчанию, и шум восторга утих, на площади воцарилась тишина.

– Народ мой! – проговорил государь. – Вот перед вами та, что собрала войско под знамёна Руаны, повела его за собой и вернула свободу стране вашей! Вот ваша Королева!