Джексенбе, не поднимая головы и, кажется, не чувствуя, что в подбородок впился камень, сдавленно выхрипнул:

– Сыздык.

– То есть? – Баюр подумал сначала, что тамыр ругнулся, но в чей адрес и по какому поводу, не понял.

– Сын Кене-хана… Все привыкли звать его Садык.

У Баюра вспыхнул в голове пожар. Слово, как искра в соломе, взметнуло пламя до неба. Кто не слышал о непокорном и воинственном султане Кенесары Касимове, который в течение десяти лет вёл войну против колониальных захватов степей Белым царём, кокандским ханом? Его слава летела далеко. Одни его боготворили, другие боялись, сам же он, помимо сражений, не гнушался ни грабежом караванов, ни разорением киргизских аулов, признавших русское подданство. Однако с его гибелью война вроде бы прекратилась… Значит, вот оно как обернулось. Подросли сыновья… Что на уме у этого Садыка-Сыздыка? И что у Чокана? Даже если султан султана не тронет (эта надежда висела на волоске), надо быть начеку… И есть ли угроза от этой встречи поручику и задуманному им путешествию? И вообще, какого чёрта этот упрямый мальчишка попёрся к потомку мятежного хана? Бесчисленные вопросы, один другого острее, ядовитее, безнадёжнее, сталкивались в голове волхва, будто в бурлящем котле, путались и разбивали лбы в тупиках. Если Чокан вернётся (а что, может не вернуться?) и соизволит осветить потёмки – разберёмся.

Затаив дыхание, Баюр следил за малейшим движением рук сына Кенесары, взлетающих согласно с взволнованной речью, за выражением глаз, посеребрённых ночным светилом, за неподвижными нукерами, ожидающими знака своего предводителя, и крепче сжимал ружьё. Впрочем, сам разговор был намного короче, чем череда вопросов, предположений и страхов в голове волхва, если бы их высказать вслух или написать на бумаге, а не позволить им по естественному обыкновению всем вместе, единой ослепительной молнией озарить сознание.

Лица Чокана видно не было, а по деревянной спине догадаться о его мыслях и чувствах не представлялось возможным, разве что о напряжённости, сковавшей его и пригвоздившей к месту.

Но вот Садык замолчал, внимательно глядя на отвечающего ему поручика, пожал плечами и повернулся спиной. Так поворачиваются к тем, кому доверяют, к тем, кто не способен на подлый удар, или надеются на своих защитников. Он вскочил на коня и, пока киргизы, следуя его примеру, забирались в сёдла, обернулся к поручику, что-то сказал с усмешкой и углубился в густые кустарники пологого холма. За ним последовало его сопровождение. А Чокан так и остался стоять изваянием.

– Ушли… – без особой уверенности прошептал Джексенбе, снимая шапку и вытирая рукавом пот со лба. Он только сейчас понял, что без рассуждений бросился бы на защиту случайно прибившегося к ним с тамыром переодетого офицера и его опасной тайны, возникни такая необходимость. Даже против сына хана Кене! Когда и какой силой этот парень сумел завладеть его душой, он не заметил и внятно объяснить не смог бы. Скорее всего, в этом повинен Баюр, безоговорочно взявший поручика под своё крыло. А побратимы едины в помыслах и желаниях. По правде сказать, во всё время напряжённого ожидания ему несколько раз казалось, что уже вот… вот… пора нажать курок. Но волхв застыл каменным идолом, а подталкивать его к решительным действиям и советовать он не решился. Не иначе мудрые духи сдержали его палец, а они никогда не ошибаются.

Волхв приподнялся, встав на колено и опершись на ружьё, когда Чокан к ним подошёл. Не изругал поручика, заставившего их ползать на брюхе и волноваться, ни о чём не спросил, дожидаясь, когда тот сам откроет рот. Тот и открыл, кривя усмешку и собираясь отшутиться, но заметил блеснувшие бисеринки пота, обильно выступившие над верхней губой друга, и понял, что острословие и надуманное ехидство сейчас вовсе не уместны.