Двадцать семь лет для Великого Куруша тоже не прошли даром, став триумфом всей его жизни. Воссев в мидийской столице Экбатаны и объявив себя царём как Персии, так и Мидии, приняв при этом все официальные титулы, Куруш обзавёлся второй женой, которой стала дочь Иштувегу Умутсу и что послужило для всей ойкумены плодородного полумесяца, поводом считать восхождение Куруша как очередной и привычный для всех переворот со сменой династии. Что по тем временам являлось обычной практикой.

Основные политические противники того времени, такие как Вавилония, Лидия и Египет, не увидели в Куруше угрозы для себя, наоборот, посчитали этот факт деградацией Мидийской державы, вполне логично подразумевая, что междоусобное противостояние внутри империи будет способствовать ослаблению, а то и вовсе разрушению на отдельные мелкие осколки, на которые чуть ли не сразу нацелились старые и прожжённые львы большой политики.

Главным и ближайшим по землям была Вавилония. Изначально политические взаимоотношения между Вечным городом Вавилоном и вновь образовавшейся Персией развивались очень странно и запутанно.

Династия, начатая Набопаласаром1 незадолго до падения Ниневии,2 столицы Ассирийской державы под напором молодой Мидийской империи и успешно продолженная его сыном Навуходоносором3, прекратила своё существование.

Нериглисар скончался после трёх лет царствования, а через два месяца его сына Лабаши-Мардук умертвили ещё ребёнком. Заговорщики привели к власти своего ставленника, Набонида4, сына одного из правителей и жрицы арамейского происхождения, когда-то служившей в храме бога Сина5 в ассирийском городе Харран. Новый царь, также очень набожный и склонный к мистике увлекался древней историей этого края. Но он представлял главным образом движения, воплощаемые арамеями внутри халдейского общества. Набонид тяготел к западу, к идеям, что в большом количестве возникали среди семитских народов.

Однако новый властитель Вавилона не мог открыто отречься от своего ассирийского прошлого и предстать узурпатором, проводящим политику разрыва со своими предшественниками. В начале царствования он испытывал ностальгию по ассирийскому правлению, продолжателем которого он себя чувствовал, разумеется, о чём и заявил, восходя на трон.

Набонид практически сразу дипломатически поддержал Куруша, как только ордынец возник на политическом горизонте в Пасаргадах. В его глазах что персы, что мидяне Иштувегу выглядели варварами, безразличными к величию Ассирии и Вавилонии. После победы над Ниневией они заняли только один город Харран, остальное в великой ассирийской империи их не интересовало, кроме нескольких плацдармов в Верхней Месопотамии. Ведь не зря халдеи Навуходоносора старались защититься именно от Мидии, построив вокруг Вавилона знаменитую «Стену Мидян».6

Причина, подтолкнувшая Набонида на сближение с Курушем, носила характер и религиозный, и политический. Новый царь Вавилона хотел вернуть себе Харран, занятый мидянами, чтобы восстановить прямые контакты с семитским миром и иметь через них выход к морю. Но больше всего он хотел восстановить храм Сина, бывший когда-то гордостью города, место поклонения богу Луны, разрушенный мидийцами, этими варварами севера и востока. Враждебное мидийцам настроение персов оказалось на руку Набониду, но он все ещё побаивался непредсказуемого Иштувегу.

Куруш фактически являлся его союзником, поэтому Набонид всячески поддерживал и поощрял ордынца, но лишь косвенно, так как в период строительства Пасаргад он ещё не расценивал Куруша даже как возможного победителя в противостоянии с Иштувегу. Пологая перса лишь как бунтовщика в южных землях Мидии, которого со временем царь империи задушит как котёнка.