– Злоумышленники хотели сжечь место преступления? – спросил Овертон.

– Ну да, ведь если бы потом нашли обугленное тело, – сказал я, – смерть Грининга можно было бы приписать случайно возникшему пожару.

Флетчер кивнул:

– Я так и предположил. Как бы то ни было, Оукден вовремя заметил огонь и поспешил потушить его, пока тот не добрался до краски и других типографских материалов. Они моментально возгораются, и пламя могло бы перекинуться на его мастерскую.

Я согласно кивнул. Летом пожары были одним из ужасов Лондона, а для печатников риск, наверное, был особенно высок.

– Потом он увидел, что мастер Грининг лежит в луже крови рядом со своим прессом и голова его пробита. – Констебль нахмурился. – Я тогда слегка рассердился на мастера Оукдена за то, что после беседы со мной он ушел и несколько часов где-то пропадал. Сам он потом сказал во время дознания, что был так потрясен случившимся, что ему было просто необходимо выпить, и он отправился в какую-то таверну у реки, которая не закрывается после вечернего звона. – Эдвард пожал плечами. – Однако, до того как уйти, мастер Оукден рассказал мне все, что знал, а он слывет честным человеком.

Я напомнил себе, что в эти часы Оукден был в Уайтхолле.

Рассказчик в нерешительности замолк, а потом продолжил:

– Должен вам сообщить, что у меня уже было указание присматривать за мастером Гринингом. Он был печально известен своими религиозными взглядами и водил дружбу с радикалами. Три года назад его с пристрастием допрашивал епископ Боннер: речь шла о некоторых книгах Джона Бойла, которые контрабандой привезли из Фландрии. Доносили, что Грининг был одним из распространителей. Но доказать тогда ничего не удалось. Однако странная вещь: его типография была маленькой, всего с одним печатным станком и одним подмастерьем, но все эти годы он сумел держаться на плаву, хотя вы знаете, каким рискованным занятием является книгопечатание.

– В самом деле. Необходимы деньги, чтобы вкладываться в оборудование, – согласился я. – А когда книга напечатана, нужно продать большой тираж, чтобы получить хоть какую-то прибыль.

Флетчер согласно кивнул:

– При этом он был сравнительно молодым человеком, еще и тридцати не исполнилось, а его родители, полагаю, не очень богаты.

– Насколько я понял, это всего лишь мелкие фермеры.

Констебль вдруг бросил на меня подозрительный взгляд:

– И тем не менее они позволили себе нанять сержанта юстиции?

– Один человек, перед которым я в долгу, попросил меня помочь им.

Эдвард внимательно посмотрел на меня и стал рассказывать дальше:

– Были допрошены знакомые Грининга, в том числе несколько радикалов, за которыми епископ велел нам присматривать. У всех имелось алиби, и ни у кого не было никаких мотивов убивать его. Он не держал в типографии денег. Жил там же, где и работал, спал на выдвижной кровати в углу. В кошельке у погибшего нашли несколько шиллингов – их не тронули. Он был холост, и, похоже, у него не было никакой женщины.

– А какого сорта радикалом был убитый? – уточнил я.

Флетчер пожал плечами:

– Его самого и его дружков вроде как считали протестантами, но кто их разберет. Я слышал, что родители Грининга – закоренелые лолларды. А сегодня лоллард, как вы понимаете, запросто может стать анабаптистом. Но в любом случае никаких доказательств найдено не было.

Эдвард снова с подозрением посмотрел на меня, словно бы прикидывая, не являюсь ли я и сам радикалом.

– По дороге сюда мой ученик говорил мне, – непринужденно сказал я, – что достаточно веровать так, как велит король.

– Да, – согласился Флетчер, – это безопаснее всего.