Всадники остановились лишь на окраине города.

– Спасибо. – Григорий, перегнувшись через луку седла, протянул немцу руку. – Думаю, без вас бы меня зарубили.

– А я так не думаю… – широко улыбнулся Фриц. – Я прямо-таки в этом уверен! Вас, мой друг, нашинковали бы, как колбаски на обед, несмотря на то, что все эти мерзавцы были мертвецки пьяны!.. Да, где-то вы учились… французская школа, верно? Да и реакция есть – ловко вы прыгнули этому десятнику под саблю – рисковый прием для новичка… Только что-то потом в собственных ногах запутались, – продолжал веселиться Фриц, – вот опыта, прошу прощения, явно недостает. Готов биться об заклад, что вы не являетесь завзятым участником сабельных турниров. Я прав? Но то, что вы не испугались встать один против толпы забияк, – это делает вам честь, право слово! И именно поэтому я позволил себе вмешаться…

«Ну, не толпа, толпа просто глазела, – а один пьяный польский офицер. И не честь это вовсе, а безрассудство», – смущенно подумал Григорий, однако посчитал за лучшее в этот момент промолчать.

– …кроме того, я должен был вернуть вам долг: вы ведь тоже помогли мне в неравной драке! Помните? – закончил немец.

– Конечно, помощи от меня вам было… – Колдырев перевел дыхание, «как от козла молока», – добавил он про себя. – Но вы-то как сюда попали, Фриц? Мне казалось, вы студент, учитесь в Кёльнском университете…

– Я? Студент?!. – поразился Фриц. И горячо воскликнул: – А! Вы, должно быть, решили, что раз я повздорил с теми напомаженными существами из университета, то я тоже там обучаюсь? Großer Gott! Ничуть не бывало, мой друг, ничуть. Скучная зубрежка и просиживание штанов за старинными фолиантами – это не по мне. Я – воин, черт меня побери, а не какой-то там ученый лоб!

– Но почему же тогда… – начал было Григорий.

– Сам не понимаю, с какой стати эти «патриции» вдруг ко мне привязались! – сердитым голосом перебил его Фриц, чем заставил коня под собой недовольно фыркнуть. – Я преспокойно шел себе по улице, а эти как налетели ни с того ни с сего, окружили – и давай задирать…

«Странно, – отчего-то вспомнилось Колдыреву, – а я ведь явственно слышал и про то, что-де не место солдафону в рядах студентов…»

Но Фриц улыбался так открыто и так искренне, что всякие подозрения мигом вылетели из головы Григория. В конце концов, разве рыжеволосый немец не спас его только что? Какие могут быть сомнения в его честности?!

Фриц пригладил усы и сказал, глядя в сторону; голос его теперь звучал печально:

– А вот потом начались совершенно непонятные мне события, и я вынужден был уехать… Обидно, конечно. Однако могло закончиться и хуже!..

Он тряхнул головой и неожиданно сменил тему, как будто разговор этот вошел в область, крайне для него щекот- ливую:

– Послушайте, а вам бы переодеться, друг мой: поглядите-ка – у вас воротник висит, камзол разорван. Вот эти дырки – явно не от сабель, крови нет, видимо эти нетрезвые храбрецы просто цеплялись за вашу одежду, чтобы не упасть… Заметили, как я у одного удальца из одного уха было сделал полтора ха-ха! Мой любимый приемчик! Ущерба здоровью, считай, никакого, а страху у противника – жуть, крови – фонтан, смотрю и на вас вылилось полведра…

Колдырев оглядел себя, насколько это позволял тусклый свет луны, и вынужден был признать:

– Да, видок, конечно. Черт побери, у меня же к седлу был приторочен мешок со сменой платья… Куда он подевался? Может, украли, пока я сидел в том прекрасном заведении?

– Нет, Григорий, все проще! – засмеялся немец. – Это же не ваша лошадь! Смотрите-ка: определенно польская военная сбруя.