Кремль становился как бы огромным неприступным кораблем, с каждого борта которого в три яруса разили ядрами, пулями и картечью, извергая смерть на сотни саженей. Каждая башня Кремля являла собой самостоятельную крепость, соединенную со стеной лишь непрочными минированными переходами, которые в любой миг могли защитниками башни быть взорваны – и тогда она превращалась в самостоятельную независимую цитадель, со своими запасами пороха и ядер, своими съестными припасами и отдельным источником воды. Каждая башня, даже если бы враг ворвался внутрь Кремля, могла еще держаться неделями до подхода подмоги. Однако, чтобы ворваться в Кремль, нужно было еще преодолеть водную преграду. Крепость находилась на искусственном острове, с одной стороны Москва-река, с другой – Неглинка, а с третьей – вырытый искусственный ров, который в момент опасности – поднимали шлюзы – быстро заполнялся водой. Более того – прямо по внутреннему краю водной преграды – местами на расстоянии лишь в полусотню саженей от главной Кремлевской стены – стояла еще одна стена – пониже, которую тоже держали стрельцы с пищалями. Так что форсировав реку под шквальным огнем, неприятель был вынужден сначала штурмовать малую стену, потом, при благоприятном исходе, преодолев ее, оказывался на вычищенном участке между двумя стенами – малой и большой, где от разительного огня укрыться уже было совершенно негде.

Впрочем, добраться даже до реки и рва суждено было лишь счастливчикам. Ибо перед ними шла внешняя стена Китай-города, а еще пред нею – Белый город, потом по границе Москвы – так называемый Земляной вал с основными городскими воротами. Эту внешнюю оборону столицы называли земляной, видимо, по старой привычке, ибо на насыпном валу давно уже стояла прочная невысокая стена, охраняемая по всему ее протяжению и городской стражей, и не менее чем двумя стрелецкими полками.

Злые языки говорили, что Шуйский сидит в Кремле как Кощеева смерть – в яйце, яйцо – в шкатулке, шкатулка – в кованом сундуке, ну и так далее. Разница была лишь в том, что каждая внутренняя защитная крепость-матрешка – была в русской столице крепче и надежнее предыдущей – внешней. Так что с момента начала строительства нового Кремля еще при деде Иоанна Грозного Четвертого – Иоанне Грозном Третьем – Кремль никому штурмом взять не удавалось. Открывали ворота сами – перед первым Лжедмитрием. Но штурмовать – с бомбардированием, приступами и осадными лестницами – сумасшедших не было. Это понимал и Шуйский, сидя в Кремлевских палатах в ожидании подмоги. Это понимали и польские командиры, окружавшие завязшего в Тушине второго Лжедмитрия. Самый простой расчет на победу – не штурм, а полная блокада Москвы и разбитие шедших на подмогу Шуйскому войск. Но на полную блокаду огромного по европейским меркам города[17] у поляков не хватало ни войска, ни умения. И сидение – Тушинского вора в своем лагере, а Шуйского с Боярской думой и гарнизоном в своем – затягивалось…

Началось это противостояние вскоре после того, как весной шестьсот восьмого Григорий уезжал из России, продолжалось оно и теперь – год спустя.

В трактир, где они остановились с Роквелем, молодой человек вернулся, когда уже совсем стемнело. Они расположились по-барски – занимали две отдельные комнаты, и в окне англичанина виднелся свет – значит, тот еще не лег. «Ну… Надо бы, наверно, пожелать ему доброй ночи… да и отправиться до света», – подумал Колдырев. И тотчас подивился: обычно Артур бывал в мелочах бережлив и не зажигал больше одной свечи, а тут окно горело ярко.