Они снова сидели у гостеприимного Митрича, но настроение было на нуле и радости от встречи не наблюдалось. Капитан Астахов запаздывал – авралы, ненормированный рабочий день, стрессы и перегрузки. Он влетел в заведение, на ходу стаскивая куртку, плюхнулся на стул, не отдышавшись, выпалил:

– Ну что там у тебя? Опять философия?

Он так спешил, что забыл поздороваться, и было видно, что приготовился он к худшему.

– Добрый вечер… – сказал Савелий и осекся.

– Что? Не томи душу, философ! – Астахов перевел взгляд с Федора на знакомые снимки, разложенные на столе.

– Я был у Ивана Денисенко, – сказал Федор.

– У этого пьяницы? – Коля ощетинился, предчувствуя неприятные новости.

– Неважно. Это не шестнадцать девушек, Коля, а всего четыре. Четыре. Тоня узнала сестру только на одной фотографии – грим, парики, необычные костюмы, немудрено, что и мы не сообразили.

– Четыре? Дай! – Капитан схватил фотографии. – Ну… смотрели же, козлы! Смотрели! Ну я вас! Профи называются!

Выражался капитан изобретательно и от души. Савелий отвел глаза – он не выносил ненормативной лексики. Федор молчал.

– Еще сюрпризы? – спросил Астахов. – Что?

– Он узнал среди куколок двух девушек из твоего списка – Олесю Ручко и Евгению Абрамову.

Они молча смотрели друг на друга.

– Три пропавшие девушки… – пробормотал Савелий. – Какое горе для родных…

– Все? – спросил капитан.

– Нет. Иван считает, что они… Помнишь, ты сказал, что они как неживые, помнишь? Нет живости, сонные…

– И что? Ты хочешь сказать… Что ты хочешь сказать?

– Вполне вероятно, что они мертвы, Коля. Иван считает…

– Иван для меня не авторитет! – Астахов бухнул кулаком по столу.

– Отдай криминалистам, пусть посмотрят еще раз. Хотелось бы, чтобы он ошибался. Кроме того, у Юлии другое платье, Иван заметил. Тоже розовое, но другой дизайн.

– И что? – спросил Савелий. – Какая разница?

– Не знаю, какая. Может, никакой. Ад информандум.

– Чего? – не понял капитан.

– Заметка для информации. На первый взгляд видно, но у Ивана глаз алмаз.

Митрич наблюдал за ними издали и переживал, понимая, что произошло что-то из ряда вон. Улучив момент, когда троица замолчала и сидела с каменными лицами, он поспешил к столику с коньяком и бутербродами…

Лунатик в пустоту глядит,

Сиянье им руководит,

Чернеет гибель снизу.

И даже угадать нельзя,

Куда он движется, скользя,

По лунному карнизу.

Георгий Иванов. Лунатик в пустоту глядит…

…И тогда занялся философ Федор Алексеев своим любимым делом. А любимым его делом были ночные бдения над интересной задачей, философской или исторической, а в данном случае криминальной, плюс кофе из странноватой на вид керамической кружки, снаружи мрачно-шершавой и с потеками, а внутри атласно-гладкой и розовой, как ракушка каури.

Федор любит окружать себя необычными предметами, они стоят на большом письменном столе в определенном порядке, как тринадцать слоников на комоде в старых домах. Но это не слоники, и их не тринадцать, а всего три – магическое число, образ абсолютного совершенства, приносящего удачу. А также символ мужского начала. Слабость, скажете? А кто без греха? Известно, что маленькие слабости украшают жизнь.

Три необычных предмета – на них с удовольствием останавливается взгляд. Танцующий бронзовый Шива из Индии, черный, корявый, не обладающий сувенирным лоском, сработанный в примитивном горне; красно-медный Анубис, покровитель мертвых, с головой шакала, из Египта; и любимая вещица Федора – бронзовая танцовщица из мастерской модерниста Чипаруса – милое личико, тонкие ручки над головой, коротенькая юбочка, – приобретенная на блошином рынке в Вене. Блошиные рынки – слабость Федора, он никогда не упускает возможности посетить барахолку всюду, куда приезжает, и с удовольствием копается в разном старье.