Все посмотрели на иностранного гостя, ожидая, что он скажет. Но Эдельхейт даже не задумался, а сходу выдал ответ.

– О, происшествие в Пентовере пять лет назад. Ловкий вор использовал автоматоны, чтобы пугать сторожей и рабочих и обкрадывать хозяина фабрики.

– Вы и впрямь хороши в загадках! – поразился джентльмен.

– К счастью, в разгадывании этой мне посчастливилось участвовать лично. Это был тот редкий случай, когда соединились работа и увлечение.

– О, так вы – тот знаменитый детектив! – воскликнул мистер Стонбай. – Помнится, мы писали об этом происшествии на первой полосе. Мистер Бонс даже вынес эту историю на обсуждение в «Клубе привидений».

– Признаться, многие решили, что вор – призрак, – подхватил Бонс.

– Позвольте, но призраков не существует, – сдержанно ответил Эдельхейт. – Есть только игра воображения и чей-то умысел.

– Половина моего клуба с вами бы согласилась, а другая половина вступила бы в жаркую дискуссию, – рассмеялся Бонс.

– У мистера Вильямсона на фабрике тоже завелось привидение усопшего Брауна. До сих пор не можем понять, что случилось, – качнула головой графиня Мур.

Тут музыка внезапно стихла, и все вспомнили про бедную Инес Браун, усопшего мужа которой графиня только что так неосторожно помянула. Вильямсон посмотрел на пожилую хозяйку вечера с лёгким укором.

– Ох, простите меня, дорогая, – захлопала ресницами графиня. – Я была бестактна. Соболезную вашей потере.

Эдельхейт тоже обратил внимание на тихую женщину за пианино. Она лишь сдержанно поблагодарила мадам и продолжила играть. Миссис Браун выглядела как идеально скорбящая вдова – закрытое чёрное платье с высоким воротом, кудри туго затянуты в причёску, ни следа улыбки на лице. Хотя серые полоски на манжетах и тёмные украшения говорили, что её официальный траур близится к концу.

Что до личного траура… от Эдельхейта не ускользнуло, что Вильямсон и дочь встретились глазами, прежде чем она прервала разговор тишиной.

– Я выполняю роль детектива, если того требует работа юриста и моё любопытство. Но обычно я только консультирую и сюда приехал исключительно в развлекательных целях в отпуск, – отметил Эдельхейт, давая понять всем и в первую очередь Вильямсону, что не собирается лезть ни в чьи дела и участвовать в сплетнях.

– Где вы остановились, сэр? – спросили его.

– На Оуксфорд-стрит. Я снял чердак у мистрис Палмер.

– Чердак? – удивились все, ведь фрак с иголочки Эдельхейта недвусмысленно намекал, что деньги у него водились.

– Там спокойней, чем в гостинице, и отдельная лестница. Как и сказал, я приехал в отпуск.

«Чудак», – пронеслось у всех в голове, и разговор перешёл в мирное и спокойное русло с невинными шутками и обыденными новостями из газет. Гений Вильямсона снова стал главной темой. Стонбай пытался разговорить его на сенсацию. Графиня Мур восхищалась его последним подарком – механической шкатулкой-головоломкой. А сам Вильямсон наслаждался плодами своего многолетнего труда, который ныне ставил его в ряд с богатейшими и влиятельнейшими людьми города.

Про Гая Эдельхейта ненадолго забыли, а когда вспомнили, то поняли, что он исчез. Так же внезапно, как и появился. С улицы был слышен только цокот копыт уезжающего экипажа.

Утренний Гласстон разительно отличался от своего ночного облика. С рассветом он приобретал множество красок. На западе богатый район отливал светлым камнем двух- и трёхэтажных особняков, мрамором статуй и зеленой парков. На его широкие проспекты даже заглядывало редкое солнце.

Трущобы же на востоке походили на закопчённый отпечаток пальца на стекле. Узкие грязные улочки, плотная беспорядочная застройка и ни одного светлого пятна.