И что это за словечко такое – виртуальность? Как его понимать обычному человеку? Напоминает на слух нечто, эдакое, изогнутое и постоянно меняющее очертания. А что это – нечто? Муть какая-то, типа гитары что ли? Вот так крутится слово: в-р-т, вирт уальность! Вначале, вирт, круть, то есть, затем – уальность, расплывание в воздухе, уаль, а потом завершение, но-сть, -сть. Всё крутится-вертится, изменяет очертания, а затем всё начинается снова, летят тексты с изогнутыми пляшущими буквами, появляются невероятные словосочетания, претендующие на потаённый смысл.

В результате: умирает душа, заживо сгнивает мозг и, расплавившись, превратившись в жидкий гной, стекает в свинцовые сапоги. А вокруг сплошной ледостав, крушение всех надежд и идеалов, а взамен? Что взамен? Огромная Колемучка.

…Рим изрядно утомился, блуждая по неясностям сверх интеллектуального мозга профессора. Сложно классифицировать его расстройство и разложить по полочкам. Может быть, именно потому оказалась неэффективной традиционная терапия?

Вынужденный перерыв, из-за приезда Петра, отвлёк Любимова от сеанса интровертной психотерапии. При повторной попытке Рима профессор замкнулся. Мозг пациента начал что-то скрывать от врача. Интуитивно Рим чувствовал: найди он это что-то, определи его точно и всё – победа! Чтобы справиться с этой задачей, нескольких сеансов недостаточно. Поэтому Рим хитрыми комбинациями, при полной поддержке завотделением, перевёл профессора в свою палату, одновременно взяв под опеку зрелого наркомана, привезённого Петром. Рим сразу догадался, что к нему попал тот самый тип, о котором консультировался загадочный мафиози. К счастью для молодого учёного, Сажа оказался обычным наркоманом, без наслоения собственного психоза. В его случае достаточно снять ломку, чуть-чуть поддержать организм, а потом сама жизнь заставит его сделать выбор: или-или. Реальная угроза жизни гораздо эффективнее, чем непонятный механизм кодировки.

Кроме этих двух подопечных Рима ожидала ещё партия больных, которых следовало излечить до конца. И делать это под неусыпным оком Ежихи-Дулиной. Временное перемирие вовсе не означало дружбы. А частые вопросы заведующего о состоянии здоровья профессора очень настораживали. Похоже, заведующий отделением преследует двоякую цель: излечить профессора из гуманных побуждений, а в случае неудачи – всё свалить на недоучку аспиранта, одержимого маниакальной идеей. Так или иначе, Рим был благодарен врачу ординатору за поддержку и надеялся, что сумеет вывести больного из психоза. По крайней мере, профессор уже начал потихоньку ориентироваться в окружающей обстановке, а покончить с собой вовсе не собирался.

В свободное время Рим чертил, только ему ведомые графики и таблицы, высчитывал критерии достоверности и недовольный собой, отбрасывал ворох бумаг в сторону.

Шеф мало в чём помогал, по-прежнему называя изыскания аспиранта идеей-фикс, не взирая на положительные результаты.

– Рим Николаевич! Невозможно лечить шизофрению психотерапевтическим методом! Ведь это то же самое, что уговаривать младенца в утробе матери не рождаться на свет! В срок или чуть позже, он родится, даже если принять во внимание, что эмбрион понимает ваши аргументы. Да, в этом мире жить страшно, тяжело, плохо. В утробе матери спокойнее и беззаботнее, но рождаться-то надо! – с неизменно благожелательной улыбкой говорил шеф.

– Егор Степанович, а что если нет никакого младенца?

– Рим Николаевич! Это утверждение требует неопровержимого доказательства, – шеф сразу уловил смысл сказанного.

Рим тоже понял, и сам испугался собственной смелости.