Я сунула пыльцы подмышки и сказала:

– Не понимаю.

– Еще бы, – усмехнулся он. – Некоторые вещи понимать не надо. Их просто ощущают, и это самый правильный способ воспринять их. Ты же не пытаешься понять музыку.

– Нет, ну вообще-то доказали, что определенные сочетания звуков… – начала я, но проводник махнул рукой и прервал меня.

– А какая разница? – спросил он. – Доказали или нет, но только Паганини написал двадцать четвертый каприс, не зная всех этих доказательств. И да Винчи рисовал Джоконду без компьютерной графики. У нас уже есть инструменты для восприятия мира. Только некоторые из них заржавели. Не используются потому что.

Я смотрела на своего проводника круглыми глазами и даже забыла про озябшие пальцы, которых уже не чувствую. Теперь он стал казаться человеком из другого мира, по какой-то случайности забредший в наш и благодаря все той же случайности нашел меня.

Совсем замерзнув, я поднялась. Проводник, видя готовность продолжать путь, тоже встал, и мы двинулись под эстакаду.

Дальше были повороты, переходы, он снова и снова хватал и перетаскивал меня через дорогу. Я повиновалась, смирно выполняя все, что говорит, а сама размышляла над его словами.

Следующая церковь, в которую вошла была возрастом в триста лет. И вопреки моим опасениям, запах ладана оказался не таким приторным, как в детстве. А когда по рекомендации проводника прислушалась к ощущениям, поняла, что внутри необычайно спокойно.

Хотелось списать все на самовнушение, на чудесную силу убеждения моего спутника, но каким-то глубинным чувством ощущала, что они тут не при чем.

Я совсем не ела. Только пила воду, которая от мороза стала покрываться коркой льда, и, лишь благодаря тому, что несла бутылку в кармане, не замерзла окончательно.

Когда спустились к реке со странным названием Яуза, пошла длинная череда мостов и мостков над берегами. Вода не замерзла, поэтому реку облюбовали водоплавающие птицы в таком количестве, что проводник пошутил:

– Река тысячи уток.

– Их действительно, много, – согласилась я. – Будто не улетели на зиму.

– Зачем им улетать? – спросил проводник. – Вода теплая, есть коллекторы, где еще теплее. А люди подкармливают круглый год, да так, что эти еще перебирают, есть или подождать, может чего повкуснее принесут.

Я кивала, соглашалась. Когда выбрались на холм, снова начала ощущать усталость. И если в первый раз понимала, что нужно лишь посидеть, то сейчас требовался более серьезный отдых.

В следующей церкви, которая оказалась старше предыдущей на двести лет, шла подготовка к какому-то обряду. Люди обрезали цветы, выставляли их и выкладывали везде, где можно. От этого воздух внутри пропитался свежестью.

Пока проводник совершал только ему понятные манипуляции с рюкзаком, я переводила дух и разглядывала своды. Низкие, неровные, похожие на потолок пещеры, выбеленной известкой, что значит, люди постарались сохранить первозданность.

Проводник подошел, пока глазела на круглый подсвечник, блестящий, как свежеотлитая монета, и сказал:

– Вечереет.

– Мы заночуем где-нибудь? – с надеждой спросила я.

Он кивнул.

– Да, тут есть одно место.

Через некоторое время мы сидели за столом в небольшом хостеле. Я, наконец, сняла куртку и расстегнула пуховые штаны, которые от длительной ходьбы пропитались влагой.

Усталость валила с ног, я пыталась есть, но получалось с трудом. В итоге смогла запихнуть в себя пару котлет, о чем потом пожалела. Глядя на проводника, который уплетает комплексный ужин за обе щеки, я откинулась на спинку стула и слушала стук сердца.

От переутомления и отсутствия пищи оно ухало сильнее, чем обычно. Как только тепло стало проникать в мышцы, я с облегчением подумала, что сейчас расслаблюсь. Но вместо расслабления меня догнала волна адреналина, от которой захотелось вскочить и бежать еще двадцать километров, лишь бы выработать его.