мечтающих примерить монашеский клобук
и радовать себя, жуя паёк «казённый»…
Ты холодна…
Ты холодна, как кожа крокодила,
лежащего в воде в верховьях Нила,
ты – глыба айсберга, ты – панцирь Антарктиды,
ты испускаешь холода флюиды.
Ты холодна, как все торосы мира,
твой взгляд подобен острию рапиры,
твой взор смертелен, как гюрзы укус,
и поцелуй твой холоден на вкус.
Ты холодна, твоё дыханье – вьюга,
а Королева снежная – подруга,
ты холодна, как гаубичный ствол,
и даже в морге чуть теплее стол,
Теплей поверхность у плиты надгробной,
и палача топор на месте лобно
теплей…, чем взгляд, что брошен на меня,
в котором нет ни ласки, ни огня,
ни доброты, ни искорки участья,
ни капли малой нежности, ни счастья,
в глазах твоих, что смотрят не маня…
* * *
И не согреюсь я молитвой слёзной…
Господь Всевышний… Я – замёрзну…
31-е апреля
«Сказка быль, да в ней намёк, добрым молодцам урок»…
Я и сам себе не верю,
что такое может быть:
тридцать первое апреля…
Этот день мне не забыть…
В этот день тебя я встретил
и до дома проводил,
и букет, а не букетик,
роз роскошных подарил.
Я, как сказочный Емеля,
был на подвиги готов
и текилу с мускателем
за любовь пил без понтов.
И готов был все желанья,
что могла ты захотеть,
все исполнить с придыханьем…
Мог бы даже умереть…
Все красоты Куршавеля
бросить мог к твоим ногам,
быть безумным менестрелем,
петь назло своим деньгам.
Не жалея номиналов,
их к ногам твоим сложить,
прямо в кузов самосвала
и судьбой тебе служить.
Тридцать первое апреля,
не найти теперь ни как:
упустил улов Емеля
и пошёл весь сказ не так.
Я б в любви тебе признался,
но… закончился апрель:
он тридцатого кончался,
когда выветрился хмель.
Сбросив счастье с пьедестала,
но, чтоб чем-то дорожить,
мы расстались без скандала,
продолжая прошлым жить.
«Тридцать первое апреля…»
Тридцать первое апреля
в жизни может быть лишь раз,
словно свет в конце туннеля,
ну, а может счастья сглаз…
Собачья любовь
Замученный дозой виагры,
мой пёс отказался служить,
лениво на сучку погавкал,
и лёг, чтобы стресс пережить.
Лежал, возмущеньем вздымая,
раздутые гневом бока,
от скрежета зубы ломая:
нашли же себе дурака.
Вот раньше бывалоча дело,
отпустят его с поводка,
приветит достойное тело
и даме в подарок – щенка.
А нынче в завивках и шубах,
все в стразных медалях звенят,
чуть лай свой повысит – «Фи, грубо!»
Да как же их крыть сквозь наряд?
Пока одежонку всю скинешь,
душа отлетит в облака,
виагру подальше закинешь…
Эх, нынче мораль не легка…
Зато у людей все иначе,
но правда, в пределах минут,
печенье так давится в пачке…
«Любовь» эту случкой зовут…
Вершина
Чем выше в гору, тем труднее путь,
сбивается дыханье от волненья
и кислород неуловим, как ртуть,
и кровь стучит в висках от нетерпенья.
А в горле ком… Движение не блажь,
привалы, как поблажки для неловких,
чтоб покорить вершину – всё отдашь,
без передышки и без остановки.
Стремлением заказан путь назад,
ведь пройдено три четверти маршрута,
чтоб наверху увидеть райский сад,
рукой подать – всего одна минута.
Обуревает трепет и мандраж
идти наверх к вершине без страховки,
но вожделенный грезится пейзаж
и место для заслуженной ночёвки.
Ещё чуть-чуть, не терпится взглянуть
и вымпел водрузить в знак покоренья,
и облегчённо выдохнув, вдохнуть
желанной славы запах восхищенья.
Последний дюйм… Не верится в успех,
робеют пальцы и немеют руки,
но наконец, победно, без помех,
ты можешь наградить себя за муки…
«Чем выше вверх – захватывает дух…»
Чем выше вверх – захватывает дух,
там, на вершине, хочется остаться…
О женских ножках говорю я вслух,
читателю пора бы догадаться…
Спуск
Как этот склон безумно крут,
тот, по которому ты мчишься,
любой ценой пройти маршрут,