– А на самом деле? – затаив дыхание, спросил я.

Семенов, кашлянув, поднялся, с шумом отодвинув стул. Он нервничал, это было заметно. И странно. Я обратил внимание, что он с силой сжал кулаки – видимо, у него тряслись руки.

– А на самом деле… На самом деле Алены больше нет, – глухо ответил он, – Во всяком случае, той Алены, которую я знал и растил.

– А мы сюда приехали, чтобы… – начал было я.

– Чтобы ты кое-что увидел, – перебил Семенов. – Идем.

Я потянулся за ним в соседнюю комнату – обычная дачная комнатушка с разношерстной старенькой мебелью, истрепанным дешевым ковром и посеревшими от времени густыми тюлевыми шторами. Семенов взялся за угол ковра, привычным движением откинул его в сторону, обнажив неровный дощатый пол, в котором был небольшой люк. Тоже ничего особенного – многие строили дачные дома с погребами, чтобы хранить в земляном холоде огородные заготовки.

Семенов откинул люк, и я увидел лестницу, ведущую вниз – пожалуй, чуть глубже, чем следовало бы. Это был очень, очень глубокий погреб.

– Ну что же, идем. Только держись, пожалуйста, за моей спиной.

– А что там, трехглавый цербер на цепи? – нервно хихикнул я.

Но Семенов остался серьезным:

– Самое смешное, что ты почти угадал.

И мы пошли по лестнице вниз. Шаткие ступеньки – их явно строили второпях. Снизу веяло холодом. Шли мы в полной темноте, потому что как только мы оказались на лестнице, Семенов закрыл люк над нашими головами. Непроглядная черная темень. Я шел осторожно, ориентируясь на звук его уверенных шагов. Сразу было понятно, что ему приходится часто проделывать этот путь, его ноги помнят каждую ступеньку. Мне было не по себе. И немного стыдно за это. Взрослый мужик, отслуживший в армии, а у самого сердце колотится в этой темноте, в плену этих земляных стен. Еще и память услужливо подбросила все прочитанные в желтой прессе материалы о маньяках – у каждого второго из них был вот такой специально оборудованный глубокий земляной подвал. Кричи – никто не услышит. И никто никогда не найдет.

Я услышал лязг отпираемого замка и скрежет несмазанных петель. И только отперев дверь, Семенов щелкнул выключателем. Помещение залил скудный желтоватый свет единственной лампочки. Мы находились перед толстой железной дверью, к которой с внутренней стороны было прибито ватное одеяло. Небольшая прихожая, а за ней – еще одна металлическая дверь, с тремя замками. Увиденное нравилось мне все меньше. Даже мелькнула мысль, что пора спасаться – дернуть вверх по лестнице, только меня и видели. Но любопытство заставило меня продолжать с наиглупейшим видом стоять на месте.

– Ну что, боишься? – Семенов считал мое состояние. – И правильно делаешь. Мне самому каждый раз страшно туда идти. Ты главное, не паникуй, все время держись за моей спиной. Тогда эта тварь тебя не тронет. Цепь надежная, не порвется точно.

За дверью послышалась какая-то возня. Будто бы рычание.

– Так это вы не пошутили… По поводу зверя… – только и мог пролепетать я.

– Не пошутил, – вздохнул Семенов. – Только там не зверь.

– А кто? – Я почти шептал.

– Моя дочь. Алена.

Подвальную комнату освещала единственная лампочка – настолько тусклая, что я вынужден был остановиться на пороге, чтобы глаза привыкли к полумраку. В нос ударил отвратительный запах неубранного хлева. Сено, шерсть, гнилое мясо, экскременты – это зловоние окутывало как кокон, пробиралось в каждую пору. Мебели в комнате не было, только в самом углу валялась куча скомканного грязного тряпья.

Семенов шел первым. Я заметил в руках у него небольшой пакет.

– Алена! Твоя еда! – коротко скомандовал он.