Человек бы давно задохнулся в этом горячем смраде, но я сумел проснуться. И теперь пора бежать, пока не начал рушиться пол.

Времени нет, поэтому я разбегаюсь, насколько это возможно, и выпрыгиваю из окна. Сверкает стекло, в обожженной руке застревают осколки. Автомастерская полыхает сверхновой звездой. Перед приземлением меня обдает обжигающим воздухом, полоснувшим по обнаженной спине.

Рухнув на землю, почти теряю сознание от боли и удара об асфальт. Озираясь по сторонам, вижу паникующих людей и гигантский черный внедорожник, остановившийся прямо там, где мы с Вал распрощались до утра.

Это просто дым, я просто надышался…

Плохо соображая, что делаю, перекатываюсь на живот и упираюсь руками в асфальт. С трудом поднявшись на ноги, ковыляю к можжевеловым кустам возле соседнего дома. Рухнув в изгородь, оцарапываю руки кривыми ветками. От ожога саднит кожа, в груди застревает густой дым, покрывая внутренности сухой горькой резью.

Приподнявшись на локте, смотрю в сторону горевшей автомастерской. Интересно, каким чудом я вообще выбрался?

Судорожно выискиваю черный внедорожник, но тот словно пришел следом за кошмарным сном – его и след простыл. Облегченно уронив голову на мягкую землю, я понимаю, что спасен. Просто привиделось.

Слишком тяжело оставаться в сознании. Голова тяжелеет, раны ноют, осколки впиваются в кожу. Потерявшись между сном и реальностью, я закрываю глаза.

6 (Прошлое Рождество)

– Спокойно, Бруно. Без резких движений. – Ровный голос Вальтерии кажется гулким, словно кто-то вставил в уши стальные трубки для усиления звука. – Глаза открыть можешь?

Шуршание медицинского халата и тихие шаги по голому кафелю. Обострившийся слух тут же улавливает эти детали. Мышцы одеревеневшего лица отказываются слушаться, и я едва выдавливаю несколько слов:

– Где… я… сейчас?

– Ты дома.

Щелчок выключателя. На потолке в тысячу светил полыхает лампа, сработавшая катализатором моего воскрешения. В эту же секунду распахиваю глаза.

– Вот дьявол!

Операционный свет слепит, и каждый лучик электричества выжигает в глазах слезы. Переборов свинцовую тяжесть мышц, я неловко протягиваю ладонь и смахиваю скопившиеся в уголках глаз соленые капли.

– Как ты себя чувствуешь?

Вал стоит в углу лаборатории, прислонившись к столику для инструментов. На ее рубашке красуются четыре гигантских полосы, а бледную кожу пересекают блестящие глубокие алые порезы.

– Откуда? – выдыхаю я.

– Пустяки, заживет. – Рихтенгоф даже не смотрит на свои ранения. – Как ты себя чувствуешь?

– Это я тебя… так?

– Бруно, прекрати.

– Я или нет?!

Вампир тяжело вздыхает и сдается под натиском моей надвигающейся истерики.

– Ты. Но ты был не в себе, я понимаю.

– Боже…

Едва удерживая простыню на бедрах, оглядываю свой обнаженный живот и грудную клетку со змеей татуировки на ключицах. Разумеется, одежда разлетелась в клочья, когда я обратился. Мышцы ноют после тяжелой трансформации, а на предплечье темнеет синяк.

– Тебя было просто не удержать, – мрачно поясняет Вал, кивая на фиолетовое пятно. – Я старалась не применять силу, но…

– Что значит «старалась не применяться силу»?! – вскидываюсь я. – Мы уже тысячу раз это обсуждали! Если я нападаю, ты должна защищаться! А если бы я тебя убил во время своего приступа?!

– Это исключено.

– Господи, Вальтерия… – Прячу лицо в ладонях. Мышцы в руках дрожат от слабости и боли. – Я надеюсь, эти порезы – единственное, что я с тобой сделал.

– Не волнуйся. Все будет в порядке.

Она слабо улыбается и шагает в сторону столика для препаратов, чтобы взять оттуда шприц с успокоительным. Сердце обрывается куда-то в район пяток, когда я вижу, как сильно она хромает на правую ногу.