– Спорим, этот придурок придумал. – Я усмехаюсь, глянув в сторону наемника, который оказался очень несговорчивым. – Меня другое волнует. Уоллесу-то мы зачем?

– Понятия не имею, – бормочет вампир.

– Вот урод. – Я пинаю ногой мелкий камешек, и тот отскакивает к соседней машине. – Придумал же себе что-то. И как узнать?

– Выясним сами. – Вальтерия с кряхтением достает из бардачка папку со всяким барахлом. – Все, что удалось найти. Знаки частной охранной организации, документы. Жаль, что больше ничего нет. – Вал смотрит на неподвижные тела, распластавшиеся по дороге. – Поехали-ка отсюда, пока ребята не очнулись. Нам еще нужно предупредить Байрона, что он нашел не совсем то место.

– А давай их это… – Я крякаю, изображая звук разламывания палки.

– Так, успокойся. Мы же не звери.

9

Мы останавливаемся возле высокого мрачного дома Вальтерии Рихтенгоф. Сквозь приоткрытое окошко просачивается холодный сырой воздух, пронизанный трелями ночных птиц и звоном цикад. Паркую «тойоту» на подъездной дорожке и выключаю фары.

Улыбаюсь и впускаю в сознание такую дорогую сердцу ностальгию. Я помню, как мы вместе завозили сюда все ее барахло, как оборудовали лабораторию. Когда я таскал в библиотеку ящики с гримуарами, то навернулся с лестницы. Не на шутку встревожившись, Вал тогда со всех ног бросилась ко мне, отшвырнув железную стойку для препаратов, которую она катила в лабораторию. Я умилялся ее волнению ровно до того момента, пока вампир не рухнула на колени и не начала баюкать свои рассыпанные книжицы, как будто это не из-за них я пропахал головой двенадцать ступенек.

– Приехали, – тихо говорю я, осторожно трогая Вал за плечо.

Задремавшая Рихтенгоф вздрагивает и резко усаживается на месте, торопливо поправляя расстегнувшуюся во сне пуговицу белой рубашки.

Сначала она пыталась разобраться в документах, которые мы нашли у наемников, но безуспешно – через пару минут бумаги соскользнули на пол, а уставшая вампир заснула, прислонившись щекой к оконному стеклу.

– Спасибо, – сипло благодарит она. – Пойдем.

– Тебе нужно выспаться.

– Именно этим я и собираюсь заняться, если не возражаешь.

Прохладный ночной воздух оглаживает щеки, и я плотнее кутаюсь в толстовку. Повернув ключ в замочной скважине, Рихтенгоф проходит внутрь и придерживает дверь.

– Проходи, – говорит она. – Я сейчас спущусь в подвал и включу генератор. Без него света в доме не будет.

Киваю и на ощупь продвигаюсь в сторону гостиной. В темноте дома раздаются отчетливые шаги вампира, абсолютно беспрепятственно ориентирующейся в кромешном мраке. Пытаюсь напрячь глаза и тут же врезаюсь в журнальный столик. Потирая ушибленное колено, обзываю чертов подзеркальник последними словами.

– Надо же. Какой непереводимый фольклор.

Издевается. Фыркаю и громко прошу вампира заткнуться. Слышу приглушенную усмешку откуда-то из подполья. Через минуту лампочка в гостиной загорается слабым желтоватым светом.

– Сработало! – кричу я.

– Не ори, я вижу.

Подкладываю под голову диванную подушку и с удовольствием вытягиваюсь на мягком диване. Слышу, как Рихтенгоф поднимается из подвала в свою комнату на первом этаже. Скрипит дверца старого шкафа для одежды.

Усевшись поудобнее, извлекаю из кармана толстовки банку пива. Оглушительно громко пшикнув открывашкой, с удовольствием отхлебываю. Дорвался.

– Будешь пиво?! – через весь коридор ору я.

Слышу тяжелый вздох и ухмыляюсь. У вампира уже больше трех сотен лет сухой закон. Она не употребляет спиртного и не притрагивается к человеческой крови. Максимум, который она может себе позволить – свиная или птичья. Иногда удавалось загнать оленя или медведя, когда оставались силы на охоту. Хотя больше всего моя царапка любила носиться за кабанами. Кстати, очень неплохая мысль, надо бы ей предложить.