– То есть, мы опять возвращаемся к тому, что это – моя вина? – спрашивает жестко, пронзая меня ледяным взглядом.

– Он рассчитывал, что вы ему поможете… – обрываю фразу, понимая, что пора закончить этот разговор, ведь тема моего мужа и его пагубной страсти никак не касается Стаса.

– Тогда он еще больший дурак, чем я о нем думал! – перебивает Крестовский раздраженно.

Я отворачиваюсь от него и невидящим взглядом смотрю в иллюминатор. Он, конечно, во всем прав. Случившееся – ни разу не его вина. Денис действительно дурак, а я – наивная дурочка, которая никак не перестанет верить в сказки. Сглатываю горечь во рту и крепче стискиваю пальцами подлокотники кресла. Чувствую, как от непрошенных слез обиды и ярости набухают веки, но изо всех сил держусь. Нельзя мне плакать. Нельзя. Сейчас как никогда важно оставаться сильной.

До конца полета между нами висит напряженное молчание. И хотя я время от времени ощущаю на себе заинтересованный взгляд синих глаз, молчание мой спутник не нарушает. Вот и славно. Все равно говорить нам не о чем, а ссорится я устала – со вчерашнего вечера словно постарела на несколько лет.

В Шереметьево нас ждет автомобиль с водителем, копия того, который возит Крестовского в Калининграде. Все время, пока мы едем в город, мой спутник висит на телефоне, оставляя меня предоставленной самой себе. Рассеянно смотрю в окно, слушая, как он отдаёт приказы невидимому собеседнику: особо не вникаю в текст, но понимаю, что речь идет о вложении крупной суммы денег в стройку. Крестовский говорит ровно и твердо, но по тому, как время от времени в голосе проявляются ледяные ноты, понимаю, что разговор у него не самый простой. Даже ежусь от дискомфорта – не хотела бы я, чтобы подобным образом он обсуждал что-то со мной.

Московская квартира мужчины расположена в потрясающем старинном здании на Патриках. Роскошная. Просторная. Очень стильная. С шикарным видом на пруд, модной мебелью и подлинниками картин современных художников на стенах.

– Можешь занять одну из гостевых комнат, – говорит Крестовский, снимая пиджак и небрежно бросая его на обтянутую бархатом кушетку у входа.

Закусываю губу, чтобы не издать вопль радости. Подсознательно я все время в пути боялась, что он скажет мне спать с ним, как в Калининграде, а теперь испытываю такое облегчение, словно гора свалилась с плеч. И даже ссорится с ним больше не хочется.

– У вас красиво, – говорю любезно, продолжая изучать стильное пространство.

– Спасибо, – отвечает лениво, не сводя с меня задумчивого взгляда, от которого меня одолевает робость.

– Где расположены гостевые комнаты? – уточняю, прочистив горло.

– Прямо по коридору. Первая и вторая дверь слева, – спокойно произносит Крестовский..

– Тогда я пойду, – роняю я.

Крестовский бросает взгляд на часы, потом в упор смотрит на меня:

– Мы выезжаем в шесть тридцать. Будь готова. Если нужна какая-то помощь – говори.

– Помощь? – уточняю непонимающе.

– Не знаю, как ты привыкла готовиться к важным мероприятиям, – поясняет он. – Можно отдать твоё платье консьержу, чтобы погладили. Макияж, укладка…

– Спасибо, я справлюсь сама.

На этот раз ничего не отвечаю. Просто киваю и, взяв за ручку свой компактный чемодан, везу его за собой в направлении гостевых комнат. Там я распаковываю нехитрый гардероб, который собрала для меня Маринка, развешиваю на плечики два вечерних платья и расставляю на полочке в ванной косметику. Чем еще заняться я не знаю, поэтому просто сажусь на кровать и, поглаживая пальцами бархатистую ткань покрывала, думаю о том, что мне делать дальше. В глобальном смысле, разумеется, потому что в ближайшие десять дней решения о своей судьбе я принимать не могу.