Люська принялась вслух мечтать, а я размышляла о деньгах в шифоньере. Потратила я на это часа два, потом поднялась и сказала Люське:

– Едем.

– Куда это? – встрепенулась она.

– Деньгам здесь не место.

– Не в банк же их.

– Зарыть надо, поглубже, и забыть о них на полгода. Чует мое сердце, придут за ними.

– И мое чует, – поддакнула Люська. – Где зароем?

– На даче, где ж еще?

– Сейчас поедем?

– Сейчас.

Через двадцать минут мы двигали к гаражу, где стоял мой «жигуленок», точнее, принадлежал он родителям, но ездила на нем я. Папа восемь месяцев в году исправно лежал под машиной, что позволяло мне оставшиеся четыре без проблем ею пользоваться. Машине было восемнадцать лет, но выглядела она благодаря папе вполне прилично. Еще через двадцать минут я тормозила возле рынка.

– А сюда зачем? – удивилась Люська, деньги ей, как и мне, спокойно сидеть не давали.

– Миллионы, Людмила Сергеевна, вещь хлопотная. Привыкай много суетиться и думать.

– Вот-вот, думать. С моими-то нервами.

– Сиди в машине, сторожи состояние.

Я отправилась к воротам, где красноносые мужики торговали саженцами, купила пять прутиков крыжовника и две рябинки.

– Дичок? – сурово спросила я, мужик возмущенно заклохтал и пообещал урожай на железнодорожный контейнер. Спорить я не стала и вернулась к машине. Люська, увидев саженцы, хмыкнула и сказала:

– Головастая ты у нас баба.

– Смотри-ка, сообразила, – ответила я. – Варит головка. Деньжатами запахло, и шестеренки завертелись.

Люська хохотнула и опять мечтать принялась. Ко-гда из города выехали, она уже скупила всю местную барахолку и в Москву отправилась, но с полдороги вернулась и сказала, только что не мурлыча:

– Машину тебе подарю, импортную. Будешь ездить, как белая женщина.

– Ага, – хмыкнула я. – И тебя возить.

– Нужна ты мне. Я себе «Вольво» куплю и шофера к нему: блондина с голубыми глазами. – Люська немного помолчала и добавила: – Машина нам бы и вправду не помешала, мало ли что, а на твою «копейку» никакой надежды, возьмет да и развалится.

– А ты не каркай.

Возле указателя я свернула на проселочную дорогу, проехала еще пару километров и увидела крышу своей дачи. С виду дача была ничем не примечательная: типовое двухэтажное сооружение с большой верандой, однако внутри имелись настоящий камин и настоящая медвежья шкура. Шкура мне досталась по наследству от дядьки-лесничего вместе с парой оленьих рогов, а камин собственноручно выложил Славка перед своим отбытием за границу. Он же сделал винтовую лестницу с резными перилами на второй этаж и прочие заслуживающие внимания детали интерьера, которые вызывали трепет у моих гостей. По общему мнению, у Славки были золотые руки. Мы подъехали к крыльцу и, прихватив саженцы, вошли в дом.

Деньги упаковали в металлический ящик, в котором папа хранил инструменты. Пока Люська растапливала камин, я взяла лопату и вышла в сад. Крыжовник следовало посадить на боковой грядке, а рябинки возле забора. Через полчаса вышла Люська, и работа пошла быстрее. Деньги положили в тележку, прикрыв навозом, и вместе с ним поместили в ямку. Я держала рябинку, а Люська обгребала землю, аккуратно ее притаптывая. Потом мы помыли руки и пошли в дом.

– Да, миллионы дело хлопотное, – покачала головой Люська. – Думай теперь: ну как выроет кто.

– А я что говорила? Оставили бы их в машине, и душа б не болела.

– Не-а, все равно б болела, потому что человек так устроен: не возьмешь, будешь думать: «Что ж я, дура, не взяла», возьмешь – «Что ж я, дура, с ними связалась».

– Разливай чай, психолог.

– А что? Думаешь, я только зубы рвать умею? Нет. Посидишь в моем ларьке, такого насмотришься, куда там Фрейду.