Уперевшись руками в стены кабинки, не открывая глаз Бергман чуть склоняется ко мне и с шумом вдыхает воздух рядом с моим ухом, где от влажных из-за подтаявших снежинок волос тянет духами.

Во рту мгновенно пересыхает, а по шее разбегается каскад мурашек.

– Представляешь, – тихо говорит Герман, – мне сейчас показалось, что у тебя на заднице татуировка…

Ой ты ж твою Розу Моисеевну…

А про это я совсем забыла…

– Тебе показалось, – шепчу я, закрывая ладошкой компрометирующее место.

– Вот и я так подумал, – соглашается он. – Ты даже переводилку не налепила бы. Скажи мне, Левина, где твои трусы?

– На мне, – слабеющим голосом отчитываюсь я. У меня чувство, будто все тело заполняет газировка, и Бергман своей обманчиво спокойной хрипотцой с каждым словом встряхивает пузырьки. Прям еще секунда, и потечет…

Мне кажется, у меня на морде сейчас написано, что я почти полгода мужика не ела… Господи, хоть бы он глаза не открывал свои наглые серые.

Ох! Надо быть осторожнее в своих желаниях!

Глаза-то Герман не открывает, зато кладет руку на плечо, костяшками следует вдоль бретельки к чашечкам, оставляя за собой полосу огня. Кончиком пальца проходится по верхним кружевам, даже не касаясь кожи, но у меня полное подключение. Ощущение словно он рукой приласкал. Как тогда в машине, бесячий Бергман лишь рукой задел, а меня прошило всю и в жар бросило.

– Как ты меня раздражаешь, Левина, – цедит он и, резко развернувшись, выходит из кабинки.

Ноги меня подводят, и я прислоняюсь спиной к холодному зеркалу.

Это что за нахер?

Даже не потрогал, подышал только, а я, черт возьми, возбудилась!

И кто? Бергман!

Фактура у него, конечно, огонь, но характер и… бесит он меня!

Прерывая мое самобичевание, в кабинку снова вторгается рука с вешалками.

– Вот, – сердитое сопение из-за шторки раздражает меня еще больше.

– А трусы мне на кой? – оживаю я. – Я подол задирать в ресторане не собираюсь!

– Вот не уверен! В гостях же задираешь! – склочно припоминает мне он. – Я не нашел твой любимый бабулькин фасон, но эти хотя бы срамоту закрывают!

Чисто из вредности спрашиваю, разглядывая полупрозрачные шортики:

– Ты и их проверять будешь?

И тут же прикусываю язык. Если он и трусы мне погладит, как лифчик, то все кончится плохо. Я потеряю человеческое лицо, наброшусь на Бергмана, изнасилую, а потом уйду в монастырь. Оно мне надо? Нет.

– И не мечтай! – успокаивает мою разбушевавшуюся фантазию Бергман.

– Тогда какая тебе разница, какое на мне белье?

– Я не хочу смотреть на твою задницу, зная, что там под платьем!

Давлю в себе порыв уточнить, что на мою задницу смотреть совсем не обязательно. В конце концов, я не обязана надевать эти трусы на самом деле.

В итоге Гера, разжившись бирками, отчаливает оплачивать покупки, а я просто напяливаю платье. Вернувшийся Герман разглядывает меня, матерится сквозь зубы и тащит в другой отдел, где я становлюсь обладателем черного закрытого платья до колен.

Но и тут он недоволен.

– Левина, как ты докатилась до такой участи при таких исходных? – злится он, пытаясь навесить на меня еще какой-то шарфик, чтобы прикрыть ненавистную тройку, которая в платье по фигуре и в новом лифаке выпирает только еще сильнее.

Может, сказать ему, что шуба спасет положение почти наверняка?

Ладно уж.

Я отбираю у Бергмана свое пальто, облачаюсь, и он наконец выдыхает.

– Теперь мне можно поесть, пап? – кривляюсь я.

Как назло, как раз в этот момент к нам подходит продавец-консультант. Судя по выражению лица, она решает, что это у нас ролевые игры. Герман зло сверкает глазами.

Вот у меня четкое ощущение, что я доиграюсь и уже скоро.